«Серенький паучок». Как за год Путин стал нерешительным и почему общество в РФ — больное — разговор с экспертом по невербальной коммуникации
Некоторым кажется, что российский диктатор Владимир Путин за год полномасштабного вторжения в Украину стал нерешительным и уже не столь уверенным в себе.
Действительно ли это так, что изменилось в диктаторе и каковы симптомы того, что российское общество больно, в интервью Radio NV рассказал эксперт по вопросам невербальной коммуникации Валентин Ким.
— Американские аналитики отмечают сейчас нерешительность Путина. С чем это связано, по вашему мнению?
— Можно согласиться с американскими аналитиками. Действительно, Владимир Путин демонстрирует нерешительность. И это вообще присуще ему.
Возможно, это связано с тем комплексом особенностей, которые ему присущи. Первое — это профессиональный след. Он бывший КГБист — это люди, которые мыслят категориями спецопераций. Это люди, которые планируют, прежде чем что-то начать. И такое гусарство, скажем так, им вообще-то не свойственно. И Владимир Путин демонстрировал это неоднократно.
Второй фактор, который на все это влияет, — это личность Владимира Путина. Он не харизматичный лидер. Он не лидер, способный возглавить и повести за собой. Ему вообще не присущи демонстративные качества. Он — серенький паучок, который делает все исподтишка.
Это человек, который мыслит именно форматами спецопераций, просчетами и не очень склонен к тому, чтобы бросаться в бой. Он принимает решение — вмешиваться в события или не вмешиваться — только после длительных расчетов. И ему не присуща активная манера действия. Он больше склонен к каким-то спецоперациям типа того, чтобы отравить Скрыпаля или что-то такое.
— Год назад, 24 февраля, никто не обвинил бы Путина в нерешительности. Это как раз было наглое вторжение. Что изменилось с тех пор?
— На самом деле 24 февраля только с нашей точки зрения было проявлением наглости и агрессии. С точки зрения Владимира Путина, это опять же была спецоперация. И он, в общем, очень честно об этом говорит. И она остается для него спецоперацией.
Вспомните, какую операцию они провели менее чем за два месяца до этого в Казахстане. Также они воспользовались внешней возможностью: они ввели войска, захватили ключевые точки. То есть, они делали то же, что они пытались сделать и в Украине.
Владимир Путин на это решился, но этому предшествовало несколько месяцев ожиданий. Этому предшествовало огромное количество, я так думаю, заверений со стороны его окружения, что «сейчас мы голыми руками возьмем украинцев и все очень быстро закончим».
Поэтому для Владимира Путина не было акта, в котором он решил вот так начать полномасштабную войну, потому что он не ожидал, что это будет война. И потому нет такого личностного проявления, чтобы броситься в драку. Он производил спецоперацию. Просто все пошло не по плану, все пошло не так, как он ожидал.
Все вылилось в полномасштабную войну, к которой он оказался не готов. И дальнейший сценарий его действий об этом очень ясно свидетельствует. Он очень медленно принимал решение о применении той или иной силы, присоединении территорий. Он несколько месяцев ждал в своем бункере, вообще нигде не появлялся. Был весной такой период, когда Путина никто не видел. Он скрывался в бункере. Уже летом он начал куда-то ездить, принимать участие в совещаниях, международных встречах с Тегераном или еще с кем-то. А до этого он достаточно долго прятался.
Это очень четко вкладывается в портрет Владимира Путина, который не склонен к такой акционности.
— Он войну назвал спецоперацией. При этом россияне спрашивают: а каковы цели этой «спецоперации»? И уже некоторые насчитали 40 этих целей, которые озвучивали в Кремле. Пропагандистка Маргарита Симоньян уже вышла и сказала: «А цели такие, что мы не должны их называть, мы должны молчать о целях «спецоперации». Почему они не объясняют эти цели? Как можно весь этот дурдом объяснить?
— Мне кажется, вы последней фразой ответили на свой же вопрос. Как же можно объяснить дурдом? Никак. Только с точки зрения диагноза. Но нельзя ставить диагноз всему обществу, потому что оно состоит из многих элементов, каждый из которых болен своей собственной болезнью. Есть какое-то общее течение событий, какое-то общее течение этой болезни.
Но в общем-то мы имеем дело с достаточно нездоровым обществом. Россия оказалась наследником советчины. Она получила в наследство огромное количество социальных болезней, присущих и Российской империи, а затем Советскому Союзу, как потомку Российской империи. И поэтому их попытки сказать, что «мы не нападаем, мы действительно хорошие, но при этом с Украиной надо покончить» — это как раз и проявление мышления в нарративе Российской империи.
«Это наша территория, мы должны на этой территории разбираться и решать дела так, как нам нужно. Никто не сюда лезть». Но ведь, конечно, они воевать не хотят, потому что и демографическая картина, и психологическая, социальная, экономическая к этому не подталкивают.
Я в этом случае не завидую российским пропагандистам, потому что им сейчас действительно уже сложно работать. Потому что цели «спецоперации» нет, они их постоянно придумывают друг за другом. После каждого очередного поражения они вынуждены что-то придумывать, артикулировать к обществу.
Но самое главное: во многом обществу безразлично, какие там цели, сколько раз они менялись. Мы видим, как российское общество погружается в этот тоталитаризм. И в этом случае очень удачно было описано общество в книге Орвелла 1984 года. Мне вспоминается фраза: «В Океании нет вчерашних газет, потому что все, что говорили вчера, сегодня может быть неуместным. Более того, это может быть опасно вспоминать вчерашние смыслы и причины спецопераций». Так же российское общество: оно все больше погружается в состояние тоталитарного общества. И самое главное — не помнить ключевую линию партии, а просто быть лояльным здесь и сейчас, жить настоящим.
— Российская пропаганда наоборот говорит, что Оруэлл — это не о нас, Оруэлл — это о Западе. И вообще идет искривление. Как это понимать?
— А что же им еще бедняжкам делать? Они понимают, насколько четко все укладывается в то, что писал Оруэлл. Еще было очень интересное произведение Москва 2042 года, [Владимир] Войнович написал, где тоже описана ситуация в России, которая находится за железным занавесом уже много-много десятилетий. И описывается уровень деградации общества. Именно это мы и смотрим.
И в этом случае кремлевские власти, пропагандисты, находятся в этом капкане уже прописанных смыслов. Они двигаются по инерции именно по тому маршруту, который был прописан известными авторами. И они противопоставить этому ничего не могут, кроме каких-то нелепых их высказываний относительно того, что «мы не такие, это действительно не о нас, а о вас».
Они объясняют поступки других стран, других людей только теми смыслами, которые присущи им самим. И это один из симптомов больного общества — они не способны к рефлексии, воспринимать реальность именно такой, какой она есть. Они придумывают новые смыслы, которые на самом деле являются только проявлением прошлого. И они не способны создать ни одной привлекательной картины будущего. Им остается только погружаться в прошлое, в эти нарративы, в эти смыслы и медленно деградировать.
— Среди российской пропаганды все чаще звучат призывы умереть. То священники об этом говорят, то та же Симоньян об этом недавно говорила, что надо именно умирать за Россию. У нас совсем другой нарратив, например, в Украине: что мы должны жить за Украину и побеждать. Что это у них за культ смерти?
— Он достаточно давно существует. Культ смерти — это один из признаков фашистского государства. Он в Российской Федерации культивировался достаточно давно, многие десятилетия. Это явилось наследием и Советского Союза, в котором также был и культ смерти, и культ героев. И они сейчас пытаются благодаря этим нарративам мобилизовать население.
И в этом случае это является небольшим проявлением правды, когда Путин собирает этих вроде бы матерей погибших российских солдат и говорит им: «Он все равно мог умереть от водки, а так погиб на фронте, вроде как защищая свою родину». Это маленькое проявление правды. Действительно, настолько больно общество, что в нем настолько огромное количество социальных болезней (алкоголизм, наркомания и многие другие проявления). И они становятся настолько масштабными, что желание умереть действительно может восприниматься как очистительная жертва. И в этом случае каждый из руководителей — тот же [основатель группы Вагнера Евгений] Пригожин, Путин, выполняют функцию этих жрецов смерти, древних культов.
Более того, это очень четко накладывается на другой государственный нарратив, который они пытаются сформировать. И здесь желание принести в жертву огромное количество собственного населения поддерживается еще и самим населением, понимающим, что в такой ситуации, в такой обстановке проще умереть, чем жить. За смерть можно что-нибудь получить, при жизни ты ничего не получишь. И твоя ценность состоит как раз в том, как ты можешь умереть.
Мы практически наблюдаем рождение архаических религиозных культов, вплетающихся в новые государственные, общественные, религиозные институты. Это метастаз, но он дает свой эффект: можно собрать большее количество адептов смерти, способных идти и умирать за что-то, за какую-то идею. Пока это работает.
— А почему тогда не работают инстинкты выживания? Это выглядит совсем как сектантство.
— Отложенная угроза не провоцирует инстинкт выживания. Ты же должен умереть не прямо здесь и сейчас, а когда-то потом, через год, после того, как будет закончен курс молодого бойца, после того как тебя привезут на фронт. Потом они толкают их на смерть, а у них уже в этот момент нет выбора.
Самое главное — упаковать свое желание убить побольше собственного населения в какую-нибудь привлекательную идею. Так поступали фашисты, коммунисты, нацисты. Потому люди за идею всегда умирают. Люди не умирают за деньги, они умирают за идею. Хотя, с точки зрения современности, мы видим, как россияне очень удачно умирают и за деньги в частности.
— Интересно, какая у них идея, если у них только целей так называемой «спецоперации» 40 штук.
— У них нет идеи, они пытаются сформировать ее по ходу. Это и есть дополнительное доказательство того, что Путин не готовился к войне, он готовился к коротенькой «спецоперации». Потому что большая война требует большой идеологии, а идеологию они никак создать не могут. Ни Дугин, ни Прилепин, никто другой.
Они пытаются что-то сложить, но, грубо говоря, из букв «ж, о, п, а» они пытаются составить слово «счастье». Так же они пытаются из каких-то давних нарративов, еще советских или древнеимперских, составить некую привлекательную идею, ради которой современная Россия может жить. А у них не получается, потому что для идеологии нет топлива.
— Мы с вами сейчас рисуем портрет среднестатистического россиянина и того, как он воспринимает войну, воспринимает свою Россию, Путина. Иногда что-то похожее мы имеем о тех бешеных бабках, отрядах Путина, может помните…
— Есть такое.
— Вы понимаете, что это за явление, кто его придумал и зачем оно вообще существует?
— Во-первых, это очень интересная эволюционная ниша. Современная российская демография свидетельствует о том, что самая большая по численности категория — это пожилые люди. Их действительно очень много. Они постоянно живут в конфликте между своим видением мира и происходящим на самом деле: новейшими технологиями, компьютерами, гаджетами
Поэтому здесь такая экологическая ниша в политическом контексте огромная и ничем вообще не заполненная. И тут появляется какая-то бабка, которая начинает нести чушь. И это заходит на ура не только потому, что эта категория людей склонна к тому, чтобы потреблять бредятину; а просто потому, что больше вообще никого не существует, нет конкуренции. Нет большого количества пожилых блогеров именно для этой возрастной группы.
И это очень просто продвигать. А то, что там продвигаются вроде бы псевдонаративы Кремля — это позволяет им вызвать еще и благосклонность самого Кремля и пропагандистов, тоже их очень часто демонстрирующих. Самое главное, что эта часть населения, эта возрастная группа действительно очень склонна к кремлевской «идеологии». Они чаще всего проявляют лояльность по поводу того, что говорит Кремль.
— Путин выступал в Волгограде, который россияне якобы на несколько дней переименовали в Сталинград. Он нес разную псевдоисторическую дичь, в частности о немецких танках, которые якобы снова на бедную Россию нападают. На кого были рассчитаны эти слова и эта речь вообще?
— В большей степени она как раз и была рассчитана на эту группу. Путин и относится к возрасту этих бабок, к возрастной группе.
Это поколение бэби-бумеров, родившихся после Второй мировой войны. В те времена в большом количестве западных стран, в Советском Союзе, в частности, родилось огромное количество детей. Они выросли, воспитывались в Советском Союзе. Но когда он развалился, это стала огромная группа людей, не способных интегрироваться в новое общество, в новый мир.
Именно среди этого слоя населения появился этот лозунг «государство нам должно», «нам должны дать» или «нам не дали». Вот это именно они — такие политические, государственные потребители — нуждаются в этом продукте. И Путин обращается именно к этой группе, он ее лучше понимает, он сам выходец из этой группы. Они — самая лояльная часть его общества.
Они достаточно экономически независимы: в отличие от других возрастов они получают пенсию. Да, она небольшая, но они находятся на государственном содержании, никуда не спрыгнут с этого крючка. Уже такой возраст, что они не способны себя обеспечить каким-либо иным образом. Это и есть гвардия Путина — эти старики, которые не способны ни к критическому мышлению, ни к проявлениям самостоятельности в экономическом, политическом или социальном смысле. Он обращается именно к ним, это речь к этой группе.
