К кому переходит власть в России. О последствиях указов Путина, самой влиятельной группе в его окружении и грядущих бунтах — интервью НВ
Країни22 октября 2022, 08:45
Отступающая и испытывающая в Украине серьезные трудности российская армия не готова признавать поражений, а все негативные эффекты от проигрышей теперь будут списываться на региональную власть, уверяет Иван Преображенский, политолог, специалист по российской политике, восемь последних лет проживающий в Чехии.
В интервью НВ он комментирует недавние решения Кремля о введении военного положения на оккупированных территориях Украины, анализирует протестный потенциал российских регионов, размышляет, кого в нынешней России можно считать «полезными» для Украины россиянами, а также рассказывает почему, признав Ичкерию независимой, Украина весьма вероятно обрекает себя на отношения с Рамзаном Кадыровым как ее президентом.
— Введение военного положения на оккупированных украинских территориях, а также введение по факту военного положения в российских губерниях, приграничных с Украиной, — о чем говорят эти действия Кремля?
— Во-первых, это один из способов легализации оккупированных территорий. Раз они их «присоединили», то нужно урегулировать вопрос массового выселения-депортации населения с правого берега на левый, по мере бегства российской армии на другую сторону Днепра, где они явно планируют закрепляться. Второй мотив — это попытка сварить лягушку постепенно, то есть приучать население России к военному положению. Ввести на территориях Украины, где идут боевые действия, военное положение — акт, лишенный смысла, там военные действия идут с 24 февраля.
При этом ввести военное положение, но так его не называть, во всех приграничных территориях России и оккупированном Крыму с Севастополем — важно. Тогда люди, имея все то же самое, что и воюющие территории Украины, будут себя утешать — у нас все же еще не военное положение. Вот там военное положение, а у нас еще все нормально.
Еще один шаг — «недоспециальный режим» в центральных регионах России, там тоже вводятся ограничения, просто нужно читать указ, там есть главные пункты и «иное». Под этим «иным» можно подразумевать все, что угодно, и это уже решают региональные власти. В России работает телефонное право и потому бизнес можно легко заставить делать то же, чтобы он делал бы при военном положении, попросту позвонив и сославшись на пункт «иное». То есть, на сегодня имеем результат: самая густонаселенная часть России уже на военном положении де-факто.
— В происходящих процессах многие усматривают переход контроля над войной из рук спецслужб в руки армии под управлением Суровикина. Действительно ли это так?
— Нет, скорее происходит передача контроля от конкурирующих друг с другом спецслужб и армии в руки регионального руководства. Это важный момент, потому что закон о военном положении был принят еще в 2002 году, когда российские губернаторы были еще вполне самостоятельными фигурами. По закону, они теперь могут контролировать не только местные полицейские службы, но и давать указания силовым структурам и армии. В ограниченном, конечно, порядке, потому что вряд ли военные будут им подчиняться. Однако это резко повышает субъектность губернаторов, и это последовательные шаги. Началось все еще со времен ковида — тогда на них свалили ответственность за эпидемию. Потом это случилось во второй половине текущей войны, тогда губернаторы по указке Кремля начали формировать какие-то региональные батальоны, выплачивать какие-то региональные деньги.
Тогда же у них появились свои силовики, которых они отдавали в прокат армии, а теперь они отчасти получили контроль над региональными силовиками. Для войны это значит, что в тылу появляются все более самостоятельные руководители. Они, как Кадыров, скоро будут говорить, что они сами решают как в их регионе будет проходить мобилизация, и таких губернаторов скоро станет несколько десятков. И это снижает управляемость ситуации.
Мотив Кремля в этой ситуации понятен, он пытается снять с себя ответственность за любые непопулярные решения. Путин ввел военное положение на оккупированных территориях, но это на жизнь россиян мало влияет. Никто в России и не считает ОРДЛО российскими территориями, и в СМИ их продолжают называть «ДНР» и «ЛНР», а не Донецкая и Луганская области РФ, как должны были бы.
В то же время, все непопулярные решения в рамках легальных границ России теперь принимают губернаторы. И даже решение о вероятной сдаче Херсона выдернули читать Суровикина, этого не делал Путин. Вся ответственность распределена, и Кремлю кажется, что он очень удачно поступил.
Но, я думаю, губернаторы уже не готовы к такому распределению ответственности. Они уже достаточно напитались субъектностью за эти пару лет и создали пространство конфликта, который неизбежно возникнет в течение нескольких месяцев.
— Как далеко эта самодостаточность губернаторов может зайти и в чем она может проявляться?
Подпишитесь, чтобы прочитать целиком
Нам необходима ваша поддержка, чтобы заниматься качественной журналистикой
— Зайти в отдаленной перспективе может далеко. Например, так распадался СССР, когда региональные власти почувствовали достаточную субъектность в отношении к Москве. Всегда есть важный момент недовольства народа верхами, совпавший с недовольством элиты, которая пытается взять власть в свои руки. Пока этот момент еще не настал. Россияне худо-бедно начали возмущаться мобилизацией и удирать от нее сотнями тысяч. Это могло привести к кризису, но пока власти временно ситуацию свернули. Нарыв случился, но не прорвался, и, я думаю, некоторые губернаторы уже размышляют над тем, как они этот нарыв проткнут.
Тот же Сергей Собянин, на мой взгляд, вполне сознательно стал устраивать скандально публичные и громкие облавы на улицах Москвы в рамках мобилизации. Потому что, когда ему выставили цифры и сроки, в которые людей нужно мобилизовать, он показал — что будет или так или уже никак. И в Кремле поняли, что с его стороны — это по сути дела шантаж, и публичную мобилизацию свернули для Москвы. Но прецедент есть, и теперь вопрос, когда следующий регион сделает нечто подобное.
— В российской политике осталась только условная «партия войны», какие внутренние процессы в ней происходят в течение полугода неуспешной войны?
— Это действительно так. Но эта партия отличается только оттенками, например, условный Собянин не против повоевать, но, наверное, готов и договариваться, потому что ресурса на войну не очень много. Есть партия пропагандистов, они в этом случае выступают как ястребы войны и как те, кому нечего терять. Потому что вся их работа связана с войной. Чем хуже стране, тем лучше живет пропагандист, тем выше его влияние. Они свою влиятельность наращивают, им даже позволяют слегка выходить из-под контроля. Эту их ограниченную неконтролируемость поддерживают такие радикалы, как, например, первый замглавы Администрации президента Алексей Громов. Есть российский ВПК, который вначале сидел тихо, потому что боялся, что ему припомнят разваленную, с технической точки зрения армию, но когда почти все минусы удалось списать на вице-премьера Борисова, то производители оружия тоже оказались теми, кому выгодно, чтобы война затягивалась на максимально долгий срок. Им поражение не нужно, отступления не нужны, они против радикальных ситуаций, но их цель — как можно больше клепать оружия.
— Есть ли среди этих людей кто-то, кто все же хотел бы сегодня сворачивать эту войну, поскольку она все же рисковая?
— Я думаю, те, кто выглядят наиболее безумными в этой ситуации, типа [секретаря Совета безопасности РФ Николая] Патрушева, наиболее готовы к большим переговорам с Западом. Такие люди хотели бы вернуться к ситуации по состоянию на январь 2022 года. Они себя видят эдаким Советским союзом, который все же был готов не только воевать, но и договариваться — в отличие от более молодых.
— То есть, они были бы готовы отойти на границы 24 февраля?
— Боюсь, что у них есть уверенность, которую в них активно поддерживают пропагандисты, а среди них есть и социологи, например, что отойти нельзя, потому что их никто не поймет. Потому что обвалится рейтинг, население начнет бунтовать. Все это полная ерунда, конечно, но пока никто к отступлениям не готов. Теоретически, еще несколько крупных поражений, бои где-нибудь гораздо ближе к крымскому перешейку или потеря Мелитополя, параллельно какие-то протесты в России, не важно какие, могут их к переговорам простимулировать, и это единственная группа, которая при этом может повлиять на Путина, потому что на Путина уже почти никто на сегодня не влияет, и он мало кого будет слушать.
— Институт изучения войны говорит о том, что мобилизация в России провоцирует социальный раскол и маргинализацию этнических меньшинств. Действительно ли это так?
— В том, что касается маргинализации, то нет. Есть специфика российских национальных регионов. Они делятся на регионы со значительным русским этническим населением и незначительным. То есть на Северный Кавказ и Якутию, и все остальные. В регионах типа Татарстана, Башкирии, Якутии, где русские составляют от 30 до 60% населения, они довольно сильно маргинализированы местными национальными элитами, и этот процесс идет с 90-х годов. Когда нам говорят, что из Башкирии набирают в рамках мобилизации наиболее бедных башкиров, и идет геноцид башкирского населения — это далеко не так. Хотя бы потому, что в самых бедных населенных пунктах Башкирии живут татары. На втором месте по численности в деревнях будут русские, и их призывают в большом количестве, что даже видно по фамилиям в мобилизационных списках. Прежде всего власти в этнически отличных регионах спасают от мобилизации «своих» за счет «чужих», и русские нередко те самые «чужие».
Что касается раскола, то есть интересные тенденции: впервые в мобилизацию стали медийно заметными местные националисты. Явно с согласия местного руководства, поскольку реальных националистов там нет уже достаточно давно. Националисты начинают жить собственной жизнью, протестовать против мобилизации, и на эту ситуацию накладывается феномен, который уже появлялся в последние годы жизни СССР, когда те, кто наименее лоялен режиму, пытаются искать у себя этнические корни, в стиле: «Да я не русский, у меня бабушка башкирка», и вот эта тенденция тоже интересная. То есть, поиск национальной определенности совпал с темой угнетения национальности через мобилизацию.
— В украинском языке появилось словосочетание «хорошие русские», а есть еще «полезные русские», то есть группы и персоналии, которые сознательно или неосознанно могут помогать Украине, создавая напряжение внутри России. Кто эти «полезные русские» сегодня?
— Во-первых, это солдатские матери. Сейчас старые комитеты солдатских матерей свои полномочия уже давно сложили, а новые не образовались, но это вопрос времени. В тот момент, когда они сложатся в очевидно сильное движение, они конечно станут наиболее полезными русскими. В Афганской войне на это процесс потребовалось года два, потому я сильно сомневаюсь, что раньше следующего лета такие комитеты возникнут, как реакция на нынешнюю войну. Следующие «полезные русские» — это нерусские «русские», а именно вот эти национальные элиты в этнически отличных регионах России.
— Украина на днях признала независимость Ичкерии, насколько это политически значимый шаг?
— Это политически значимый шаг, если Украина готова иметь дело на каком-то этапе с Рамзаном Кадыровым как главой республики Ичкерия. Потому что в вероятном сценарии, именно Рамзан Кадыров, по каким-то причинам проиграв битву за центральную власть в России, поймет, что свои властные мотивы он сможет развить только в рамках Чечни, и уйдет в сепаратизм. Именно он будет тем самым первым главой независимой Ичкерии. Украине это важно учитывать. Если с ним в этот момент начать разговаривать, то в среднесрочной перспективе, это принесет какую-то пользу. Если же нет, то это символический жест, который в очень отдаленной перспективе может повлиять на что-либо. Например, когда вслед за тем, как рухнет путинский режим, а за ним, не обязательно сразу, но рухнет кадыровский режим в Чечне, и будет некая ре-ичкеризация. Но тут важно помнить, что в рядах кадыровцев бывших дудаевцев больше, чем в иммиграции. [Речь идет о бывших дудаевцах, воевавших против России в Первую чеченскую войну, а во время и после Второй чеченской перешедших на службу к Кремлю].
Еще одна неочевидная группа полезных русских — это РПЦ, которых украинцы по понятным причинам не любят. Это те батюшки, которые остались адекватными и имеют свои приходы, как правило небольшие и в глубинке России, их мало, но такие есть. Более того, среди них многие приехали из Украины, поскольку прихода внутри страны им в свое время не нашлось. Такие люди к тому же не теряют связей с Украиной, и у них более-менее объективная информация о происходящем.
— Что изменила в российском обществе массовая мобилизация?
— Возникло ощущение мобилизации как коллективной опасности, но не успело сформироваться ответное коллективное действие или реакция на мобилизацию, поскольку ее быстро свернули. Процесс пошел, но завис, нормализовать мобилизацию, как удалось нормализовать войну, Путину не удается. Если раньше коллективной опасностью в России осознавались только Украина и Запад, то теперь около 50% россиян осознают опасность президента Путина для себя лично.
— В расчетах многих экспертов победа над Россией, как исключительно военная, невозможна. Важны также политическая и экономическая составляющие. Насколько эффективными оказались западные экономические санкции для жизни российского общества?
— Парадоксально, но работают в первую очередь те российские анти-санкции, которые [председатель Центробанка РФ] Набиуллина и правительство вводили, а именно — массовые ограничения на работу западных компаний. Они привели к тому, что западные компании массово страну покинули, где-то это убило целые отрасли, как, например, машиностроение. Закрылся Роснано, умер Ростуризм. Ну и это, конечно, влияет на рынок труда, власти на самом деле сегодня не знают, сколько людей остаются без работы.
Сейчас началась полноценная инфляция, как и предсказывала Набиуллина, начала расти даже официальная безработица, неофициальная и так, как минимум 20%. Правительство уже приняло решение изъять из основного денежного резерва страны триллион рублей на погашение социальных выплат и трансфер на регионы. Пока есть чем затыкать дыры, но все эти бюджеты быстро худеют. Тот же Фонд национального благосостояния закончится через несколько месяцев, если так дело пойдет.
Западные санкции тоже работают, но они более эффективны в российском ВПК, который не способен поддерживать выпуск вооружения в необходимом количестве и качестве. Например, в поставках чипов, которые полулегально идут из Китая, до 40% брака, а раньше этого брака было 1−2%. В этой сфере западные санкции имеют видимый эффект.
— Будет ли Россия практиковать гибридный терроризм в отношении энергетических объектов на территории ЕС? Последние задержания россиян, которые вели съемку стратегических объектов в странах Европы, свидетельствуют, что скорее будет.
— Я уверен, что готова и будет этим активно заниматься. Это могут быть кибератаки или другие способы воздействия. Важно понимать, что очень много российских фирм, работающих с энергетикой, до сих пор работают на территории ЕС. Так, например, те предприятия в Чехии, которые были связаны с атомной отраслью, еще совсем недавно принадлежали, пусть и через третьи руки, Росатому. Для многих АЭС в Европе Росатом продолжает поставлять ядерное топливо. Так что проблема может оказаться даже глубже, чем она выглядит на первый взгляд.