Сегодня Бахмут является одним из самых горячих направлений на всем длиннющем фронте российско-украинской войны. Где-то с середины июля, когда оккупанты захватили Северодонецк и Лисичанск, они сосредоточили свое внимание на постоянном штурме этого когда-то 70-тысячного городка.

С тех пор ВСУ отражают здесь атаки россиян, заставляя врага нести высокие потери.

«Мы их там кладем, а они дальше лезут», — рассказывает об этих боях Юрий Сиротюк, их непосредственный участник. Сейчас он служит в гранатометном взводе 5-го штурмового полка, а в мирной жизни — аналитик, учитель истории по специальности и бывший народный депутат ВР от ВО Свобода.

NV пообщался с Сиротюком по телефону в момент, когда ему удалось отъехать с позиций на переднем крае в более спокойное место со связью и Старлинком.

— Вы уже служили на фронте в составе Карпатской Cечи в 2014—2015 годах. Как с началом полномасштабной войны попали в штурмовой полк?

— Я был добровольцем в подразделении Карпатская Cечь. Как раз 6 декабря, в день украинской армии, наткнулся на воспоминание в Facebook с фотографией побратимов. Из семи человек на этой фотографии только я могу сейчас говорить и общаться. Всех остальных уже нет.

В 2014 году, когда поехал в [поселок Донецкой области] Пески служить в Карпатской Cечb, я не умел воевать. Но было желание что-то делать. Наша первая позиция называлась «Камикадзе». Она находилась на заминированном мосту, который вел из Песков в сторону аэропорта. Мы сидели на нем и должны были взорвать вместе с собой, если в случае наступления россиян не смогли бы защитить. Потому такое название имела позиция.

В 2022 году я понимал, что война с Россией неизбежна. Потому 24 февраля для меня не стало неожиданностью. Я возглавляю небольшую аналитическую структуру «Украинские студии стратегических исследований», которая занимается исследованиями безопасности. Мы ежегодно делаем прогноз на год, мониторим все военные конфликты в мире и предусматривали обострение на 2022 год. Но не предполагали, что оно будет таким. Когда проснулся ночью в Киеве на Лесном массиве от свиста ракет, жену с младшим сыном завез в село под Киев. А вместе со старшим сыном мы записались в добровольное формирование территориального громады в составе батальона «Свобода». Первое наше боевое формирование состояло из меня, моего сына, крестника и двух моих соседей. Мы вместе собрались и уехали воевать.

25 февраля мы заняли круговую оборону в Киеве на Тургеневской, где размещался батальон. А на следующий день поехали на [киевский район] Оболонь, где должен был быть российский прорыв из Вышгорода. Потом поехали в Бровары, потому что там шла российская танковая колонна. Там мы заняли оборону на большом путепроводе. У нас была задача остановить русские танки коктейлями Молотова и автоматами Калашникова. Сейчас это смотрится очень смешно. Но мы с моим 17-летним сыном верили, что это возможно. Затем мы отвоевывали села на Киевщине, в частности, участвовали в штурме села Лукьяновка Барышевского района. После освобождения Киевщины мы собрались нашим взводом и решили, что нужно как-то дальше быть полезными. Нам не интересно было остаться в Киеве, и поэтому мы искали подразделение, которое намерено воевать по-серьезному. Так мы нашли 5-й штурмовой полк.

Читайте также:

«Мы, к сожалению, воюем на своей земле». История Павла Палисы, учившегося в армейском колледже США и создавшего в Украине штурмовой полк

Мы узнали от товарищей, что полк будет сосредоточен на штурмовых действиях и атаке, что он построен на новых натовских стандартах, с новым вооружением, с командиром, имеющим американское образование, современное мышление и патриотические взгляды. Да и подразделение у нас, мягко говоря, патриотическое. Его скелет состоит из ребят с запада Украины, свободовцев, представителей фанатского движения и спортсменов. Вот так мы попали в гранатометный взвод 5-го штурмового полка. Мы уже 8 месяцев служим в составе ВСУ, и полгода безвылазно на Донбассе.

Работаем с американскими автоматическими гранатометами Mk-19, которые мы называем Марко-19. Они стреляют очередями по 32 гранаты. Граната не оставляет никого в радиусе 7 м. Мы достаточно профессионально освоили этот инструмент. Наверное, наиболее профессионально в ВСУ. Не хочу хвастаться, но когда нам выдали это оружие, то сказали, что оно стреляет только по прямой. А мы научились стрелять «навесом». Мы контрабандой из Америки переправили прицельные планки и поставили прицелы. То есть сделали так, что это оружие стреляет очень точно и очень прицельно, и патроны улетают в нужное место. Сейчас нам уже присылают расчеты для обучения других солдат. Мы учим, как работать и с другими типами гранатометов в том числе. Очевидно, что мы сейчас уже гораздо профессиональнее и гораздо лучше можем выполнять свои обязанности, чем это было в Броварах, где мы с коктейлями Молотова хотели останавливать российские танки. Также мы являемся первым подразделением из нашего полка, уехавшего на войну [полк был создан весной 2022 года]. Мы уже прошли Лисичанский НПЗ, Северск, Углегорскую ТЭС и тяжелые бои за Майорское.

— С каких пор служите на Бахмутском направлении?

— Мы находимся на южном фланге Бахмутского направления. В июле мы получили боевое распоряжение занять оборону Углегорской ТЭС. Сейчас она оккупирована, к сожалению. Наше подразделение крайним выходило с теплоэлектростанции. И с тех пор мы здесь [на южном фланге ].

До этого мы также были на Бахмутском направлении, в частности в Северске и Лисичанске. Это все один фронт. Просто раньше мы были севернее Бахмута, потом восточнее, а сейчас южнее. И здесь находимся безротационно постоянно.

— То есть вы здесь со времени, когда россияне сосредоточили свои войска на этом направлении, и постоянно пытаются оцепить город. Насколько усилилась интенсивность боев с тех пор?

— Это единственное направление, на котором россияне не перестают атаковать. Штурм россиян здесь идет непрестанно. Мы это наблюдаем, со времени когда сюда заехали. Если на других участках фронта были более-менее спокойные места и Изюмское и Херсонское направления, где мы контратаковали, то здесь россияне атакуют постоянно. Мы находимся в обороне.

Россияне используют все возможные виды вооружения: авиацию, вертолеты, реактивную артиллерию, Грады. 8 декабря рядом с нами погибли люди, обстрелянные из реактивной артиллерии. Здесь идут очень интенсивные бои бесперебойно.

В последние недели ситуация обострилась — россияне начали использовать гораздо больше авиации. Им нужны любые успехи. У нас с ними разная философия войны. Европейская философия войны иная, чем у россиян. И мы, как люди, относящиеся к европейскому культурному контексту, по-другому воюем, чем россияне. В России людей считают разменной монетой, их не щадят. Для нас люди ценны, как и для всех нормальных людей. И нормальное военное руководство должно сохранять людей. Россияне же больше жалеют военную технику и оружие, чем людей. На нашем направлении посадки просто завалены трупами русских солдат. И им безразлично. Это не то, что шокирует. Но к этому тяжело привыкнуть. И сейчас на нашем направлении они нам предлагают очень трудный размен, сосредоточив на узком участке фронта невероятное количество артиллерии. Если в начале войны русские, их огневые средства и оружие были достаточно растянуты, то сейчас на этом участке фронта огневая мощность очень концентрирована. И россияне нам предлагают вести войну так, как они: не щадя людей. Это самая ключевая проблема для нашего руководства. Потому что никто на свете и мы так не воюем, как они предлагают.

Я думаю, что Путин преследует цель, чтобы все россияне, которые въехали в Украину, отсюда не уехали. Ему не нужны военные ветераны и проблемы, как после войны в Афганистане. Тогда афганцы стали мощной протестной силой, существенно повлиявшей на развитие политических событий в СССР и на его развал.

Это выглядит очень дико, когда в одно и то же место постоянно кучами идут русские солдаты. Мы их там кладем, а они лезут дальше. Был момент, когда мы три месяца сражались за одну маленькую станцию в маленькой деревушке, где есть буквально десяток домов. Они просто телами засыпали и выгрызали территорию миллиметром за миллиметром. Вот им не важные люд, а до какой-то даты занять какую-то неизвестную высоту или неизвестный дом любой ценой.

Это самая большая проблема. Ибо философия нашего руководства в том, чтобы ценить людей. И мы стараемся так ставить боевые задачи, чтобы они были с минимальными рисками. А мы столкнулись с врагом, для которого человек является ничем. Это до конца понять невозможно, когда видишь вокруг засыпанные трупами врагов посадки, когда понимаешь, что у них шансов пройти вообще нет, а они как тараканы, не то что лезут, а их просто толкают в эти места.

Последние недели ситуация заметно обострилась. Было немного затишье и мы даже думали, что война станет менее интенсивной, когда начнется болото. Но сейчас они используют все возможное оружие. И война стала более интенсивной на нашем южном отрезке Бахмутского фронта.

Юрий Сиротюк, боец гранатометного взвода, рассказывает, что россияне стачивают свои войска как карандаш / Фото: предоставлено NV героем статьи

Хотя, знаете ли, я понимаю, что война происходит в телевизоре, на сайтах. И большинство людей войну воспринимают информационно. Кто-то сказал Бахмут — и все говорят о нем. Поверьте, ценна каждая СП-шка (огневая наблюдательная позиция), каждая позиция, каждый солдат, сидящий в какой-то посадке на Донбассе на неизвестной высоте под неизвестным поселком. Их работа тоже не менее ценна. И об этом нужно тоже говорить. Потому что мы постоянно говорим о каких-то участках фронта. Но у нас нет ни одного места, которое не ценно и где ситуация легче.

— Я видела, что некоторых военных оскорбляет, когда говорят, что самая упорная борьба сейчас идет под Бахмутом.

— Это не оскорбляет. Просто это такая особенность информационной войны: важно то, куда доехал журналист, с кем взял интервью или откуда появился видосик. Но надо понимать, что важна каждая СПешка, каждая боевая позиция, каждый солдат, каждый волонтер. Это война империи против нации. Здесь сражается империя против людей. И с нашей стороны важен каждый человек, роль каждого человека. А они думают, что нас забрасывают железом, людьми, деньгами, ресурсами.

— Почему россияне так кладут свои жизни на Бахмутском направлении? Есть ли определенная стратегическая ценность этого города для них?

— У Бахмута нет никакой практической ценности для россиян. Город находится в низине, на дороге. С одной стороны идет дорога на контролируемые ими Майорское, Горловку и Донецк. С другой стороны — на Дебальцево и Луганск, которые они контролируют. Еще дальше — дорога на Лисичанск, Северодонецк (через Соледар), которые они контролируют. Для них важнее, например, дорога от Бахмута до Константиновки. Потому что она идет по возвышенности, что дает возможность давить на агломерацию Константиновка-Дружковка.

А отсюда не очень удобно будет наступать на Краматорск, потому что, опять же, он расположен выше. Однако россияне всегда так воюют. Им нужно даты и места получить каким-либо образом. Поскольку у России сплошные потери, а не успехи на этой войне. Особенно после потери Херсона и болезненного отступления с Харьковщины им нужно взять хоть что-нибудь. Поэтому Бахмут — единственный городок, который они считают, что могут взять. И таким образом, в информационно-пропагандистском плане для себя иметь результат. В военном плане россияне просто стачивают свои войска как карандаш, который вы стачиваете. Вы его так крутите — и из него летит стружка. Вот они так же стачивают свои войска.

Читайте также:

Россия, где нет Бога. История украинских пилотов Ивана Пепеляшко и Алексея Чижа, выживших дважды: на поле боя и в плену

Как солдату мне трудно знать, что в голове у [главнокомандующего ВСУ Валерия] Залужного. Но я думаю, что россияне нам предлагают такой же обмен: давайте мы на одном участке фронта сосредоточим все, что у нас есть, и будем «стачивать» своих солдат. Для Украины это огромная дилемма. Потому что для нас сохранить армию в боеспособном состоянии важнее, чем сохранить какой-то сантиметр территории. Потому что мы можем гипотетически потерять и отойти на каком-нибудь участке фронта, но если будет сохранена в боеспособном состоянии армия, то тогда мы потом это гораздо легче отобьем. А Россия предлагает войну образца Первой мировой: поставить две армии, напихать много артиллерии, и забрасывать друг друга мясом.

Когда на одном очень узком клочке территории снова сконцентрировано огромное количество огневых средств, то потери и ранения неизбежны. Мы видим, что они вырастают. И это проблема и дилемма украинской армии. Потому что для нас выгоднее и удобнее воевать динамично, не концентрируясь на узком участке фронта. Это показала изюмская и херсонская операции.

В принципе, для нас эта бойня за Бахмут не носит стратегический характер. Хотя для нас Бахмут важнее [чем россиянам]. Потому что отсюда мы можем дальше повернуть на Светлодарское и Попасное, которое мы потеряли в начале войны, повернуть на Дебальцево, являющееся ключевым логистическим центром. Также из Бахмута легче отвоевать Лисичанск и Северодонецк. То есть, этот город имеет логистическое значение как определенная транспортная развязка, откуда украинской армии удобно ввести контрнаступление.

Может быть, Путин решил, что ему в этом месте тоже полезно подточить украинскую армию. Но, честно говоря, эта бойня для нас непонятна. Мы научились стрелять достаточно прицельно, наша гранатка залетает в бойницу, и у нас есть «птички» [беспилотники], которые корректируют огонь. Поэтому для нас иногда дико выглядит, как они в одно место гонят войска.

Здесь еще одна особенность этой войны — мы можем принимать решения снизу. То есть, мы имеем цель и задачи, но уже сами имеем право определить, как лучше выполнить приказ. Похоже, что у россиян нет такой возможности. У них есть на карте какая-то точка, есть нарисованная дорожка, и они туда прут. Это все простреляно, и у них нет шансов. Но какой-то генерал из Москвы приказал, и к лампочке, что можно, условно говоря, со стороны обойти без потерь. Эта концентрация людей и железа позволяет им иногда достигать каких-то непонятных целей на земле. Здесь, например, продолжаются бои более трех месяцев. За это время они продвинулись где-то на километр. Но ценой огромных потерь людей и техники.

— Кто именно воюет со стороны противника на вашем направлении? Говорят, что есть много вагнеровцев.

— С нашей стороны мы столкнулись с первых дней с так называемыми «Л/ДНРовцами». То есть, воевали люди, которые с 2014 года стали коллаборантами во главе с российскими офицерами. И также здесь практически постоянно воюют вагнеровцы. Но и русских солдат не нужно недооценивать. Там тоже достаточно обученные люди, они тоже с характерами. Есть те, кто хотят и умеют воевать.

Эта война — большие шахматы: пехота воюет против пехоты, появляется наша минометка — появляется вражеская, прилетает наш самолет — прилетает вражеский. Как только мы начинаем работать с нашим автоматическим гранатометом, враг сразу на тот участок высовывает свой российский аналог АГ-17, и охотится за нами. То есть, мы за ними, а они за нами. Мы время от времени меняем свое местоположение и достаточно мобильно действуем. Но последние 40 дней мы были на одной позиции и видим, что против нас в этом расчете стоят достаточно профессионально.

Также у нас иногда есть возможность знать, о чем они общаются. Раньше в радиоэфире россияне вели себя достаточно грамотно и осторожно. А сейчас появились мобилизованные и это выглядит по-другому — дисциплина по радио исчезла. Они приехали как на курорт. Если их предшественники маскировались и днем не выходили из позиций, эти новобранцы приезжают, гуляют без бронежилетов, без касок. Мы их быстро засекаем и уничтожаем быстрее, чем они успели понять, куда они попали. У мобилизованных меньше мотивации и умений. А перед ними мы имели дело с достаточно серьезным противником.

Более того, здесь на Донбассе позиции оборудованы с 2014 года. И во многих местах они сохранились. Это еще одна шахматка, когда ты знаешь, что в этой посадке сидишь ты, а враг сидит у 600 м в другой точке. И вы соперничаете, кто кого лучше убьет. Пока у нас это лучше удается, Слава Богу. Но тоже не нужно недооценивать противника. Здесь противник мотивирован, здесь они лезут, здесь вагнеровцы, здесь солдаты удачи…

Меня иногда удивляет их дурацкая тактика. Но в последнее время они ее изменили на этом отрезке: пытаются ночью пробраться поближе к нашим позициям, а затем накрыть их огнем, и только падает последняя мина — пытаются ворваться и захватить наши наблюдательные пункты. То есть сейчас они перешли к более грамотным штурмовым действиям. Мы знаем, что на некоторых флангах им удалось продвинуться. У нас эти фокусы не проходят, потому что есть возможность ночью наблюдать из тепловизионных прицелов. Мы достаточно вовремя обнаруживаем движение противника и, Слава Богу, удается остановить их. Хотя, еще раз отмечу, это участок фронта, где противник атакует непрестанно с первого дня, когда мы сюда заехали. Это единственное место, где противник не останавливал свои атаки. Но мы, например, понимаем, что на нашем отрезке, если они и пройдут пару метров или километров, это просто с безумными потерями.

Думаю, что Россия потеряет любую способность для стратегического наступления, если мы выстоим на этом участке фронта. Потому что она гораздо быстрее «стачивает» своих солдат, чем мы. Поверьте, как бы там ни было, но когда ты стоишь в окопе в защищенной позиции, и у тебя только голова выглядит, а враг идет в полный рост, то у тебя гораздо больше шансов выжить, сохраниться и победить.

— Есть риски, что с этого направления украинской армии придется отступать, чтобы сохранить своих солдат?

— Мы солдаты и выполняем любой приказ. Но я не вижу здесь оснований отступать, и нет никакого желания у солдат. Россия уже немного обломала свои зубы. Да, есть огромная сконцентрированная огневая мощь, интенсивный артиллерийский огонь. Мы войны по фильмам воспринимаем, где благородные солдаты со шпагами друг с другом воюют. Но на самом деле война — это огромная концентрация железа, и врага мы очень редко видим. Мы каждую минуту слышим, как что-то прилетает, как над головой летит, мина или кассетный боеприпас. Россия ведет войну беспорядочно, использует запрещенные виды боеприпасов, ведет ее очень неблагородно. Если посмотреть по нашим потерям, то преимущественно они контузии и ранения от мин и артиллерийских средств противника.

Читайте также:

«Бахмут — фетиш и ловушка для россиян». Военный эксперт рассказал, где, когда и как начнет наступать украинская армия

Я понимаю, что нам нужно здесь удержаться и сделать так, чтобы способность русской армии была взорвана окончательно. Думаю, по своему детскому уму, что нам было бы немного легче, если бы на каком-то другом участке фронта, где меньше сконцентрировано враждебных сил, украинская армия попробовала снова динамическую атаку. Так, как это было в Изюме или Херсонской области. Если бы мы где-то прибегли к такой операции, то давление бы ослабило. А идти в размен и выставлять всю украинскую армию против всей русской армии на маленьком бахмутском фронте — неразумная идея.

Нужно ли отступать или не нужно? Это руководство должно принимать решение. Я считаю, что даже если Бахмут при каком-то фантастическом сценарии был бы потерян, и мы контролировали бы высоты за Бахмутом, то России это абсолютно ничего не даст. Просто город будет уничтожен. Он уже и так уничтожен.

— У россиян есть хоть какие-нибудь шансы окружить Бахмут? Аналитики говорят, что сейчас их цель.

— У России есть одна достаточно успешная операция — взятие Лисичанска. Они долго брали Северодонецк, там шли тяжелые сражения и было много потерь для России. А Лисичанск они захватили быстро. Именно там, кстати, мы имели первое сражение с ударной концентрированной группировкой России, которая имела танки и остальную технику. А мы были легкой пехотой. И они, к сожалению, продавили нашу оборону, обойдя Лисичанск с юга. Украинская армия должна была эвакуироваться. В настоящее время их лобовые атаки Бахмута ничего не дают. Поэтому они хотят повторить фокус с Лисичанском: окружить Бахмут с разных сторон и заставить украинскую армию отойти, чтобы Путин рапортовал, что еще одним квадратным километром они нарастили свою территорию. Они понимают, что город легче не брать, а обходить. И мы понимаем это. Но то, что я вижу по географии — дорога от Константиновки до Бахмута идет на высоте, мы ее контролируем, высоты идут в нашу сторону, и поэтому я не вижу здесь возможности у россиян сделать такой фокус, как окружение Бахмута. Сейчас я оцениваю это нереалистическим сценарием.

Есть две армии, есть их намерения и есть наши намерения. Поверьте, мотивация у украинских солдат достаточно высока. И мы сейчас больше подготовлены к войне с ними зимой, чем это было в 2014 году.

— Вы сказали о том, что русские кладут горами своих солдат. Я понимаю, что об украинских потерях вы, вероятно, не можете говорить. Но как бы вы описали цену, которой нам приходится удерживать это направление?

— Такая концентрация огневых средств и людей на таком узком участке фронта неизбежно приводит к увеличению жертв с обеих сторон. Очевидно, что наступающая сторона несет гораздо больше потерь. В обороняющейся украинской армии тоже количество потерь растет, к сожалению. Нельзя сказать, что есть множество погибших. Но достаточно много раненых — контузии и минно-взрывные травмы. Ситуация не очень проста, потому что ежесекундно к вам что-то прилетает. И велика вероятность, что осколочек куда-то и залетит. Потому потери растут.

Но, поверьте, с нашей стороны нет ни одного оставленного украинского солдата нигде. С нашей стороны нет тактики забрасывать мясом. Я служу в пятом штурмовом полку и он заточен под атаку и штурмовые действия. Но я не видел ни разу нелепого приказа командира, который привел бы в кучи тупых ненужных жертв. Даже когда были критические ситуации, командир полка или его заместитель шел первым и отступал крайним. Так гораздо легче воевать, когда ты понимаешь, что ты, будучи меленько точечкой на поле боя, важен для твоего руководства.

Надо выстоять. Сейчас мы усиливаем свои фортификационные сооружения, усиливаем оборонительные средства, чтобы меньше было потерь. Но, к сожалению, их достаточно. Особенно раненых. Многие потом вернутся на поле боя, потому что преимущественно это легкие контузии или легкие травмы.

— Насколько сложнее стало служить с наступлением холодов?

— Нам было очень сложно служить, если бы не украинские волонтеры. Россия как пришла на эту войну? Посчитала свое количество солдатиков, количество нефтедолларов, количество танчиков, и посчитала, что в Украине никаких шансов нет. Но она не посчитала украинцев. То есть, это асимметричная война — война людей против империи. И да, может, Украинское государство не было готово обеспечить на зиму такое количество людей. Но перед тем, как нас обеспечила украинская армия, нас обеспечили волонтеры. Может, если бы не волонтеры, нам было бы очень трудно. Но у нас есть все, по несколько комплектов термобелья, есть генераторы, окопные свечи. То есть, есть все для комфортной зимы.

А зима на Донбассе — адская вещь. Я помню зиму 2014 года, где в степи огромные ветры и холодно. По ощущениям здесь температура ниже, чем на градуснике. Но украинцы хозяйственные. Мы хоть и мобильные гранатометчики — двигаемся по фронту, стреляем из пикапов, приезжаем, где-то сразу исчезаем, понимаем, что для врага является важной целью. Но бывают случаи, когда мы должны задержаться где-нибудь на передке, где-то поддержать передовые позиции. И на прежней позиции мы все оборудовали в блиндажах, сделали пол и спальные места. Мы даже в окопе вырыли настоящую баню, где температура превышала 100 градусов. Возможно, это у нас в подразделении, где достаточно сформированы люди. Но мы себя обеспечиваем всем, чем можно.

Украинские военные на передовой хорошо оборудуют свои блиндажи с полом и спальным местами, рассказывает боец Юрий Сиротюк. / Фото: предоставлено НВ героем статьи

Мы даже сейчас работаем над тем, чтобы у нас была еще одна мобильная баня. То есть нам волонтеры привезут дом на колесах, где будет стиралка, где можно помыться. Это важно, чтобы солдаты выглядели нормально. Также, несмотря на то, что здесь постоянно что-то взрывается и идут постоянные бои, мы все равно пытаемся немного вспоминать о гражданской жизни, что-то делать, готовить есть. Я время от времени выкладываю то, что мы готовим. Люди даже обижаются: как вы все так едите? У нас нет возможности готовить по натовским стандартам. Но нам дают достаточно много продуктов, мяса, курятины, всего, и мы готовим. Я не помню за те пять месяцев блюда, которое мы не готовили.

— Хватает вам оружия?

— Я удивляюсь, когда некоторые солдаты говорят, что им чего-то не хватает. На войне каждое подразделение должно иметь то, что оно имеет. Мы гранатометный взвод и снабжены американскими гранатометами. Я их называю Марко-19, потому что они в Америке называются Mark-19. У нас достаточно гранатометов и патронов к ним для того, чтобы достаточно эффективно воевать.

Конечно, для солдата оружия никогда многое не бывает. Конечно, нам хочется больше и больше. Но меня иногда удивляют плачи, что у пехотного подразделения нет подводной атомной лотки или авианосца. Даже знакомые пехотные подразделения иногда пишут, что у нас ничего нет, что они спереди и до врага пятьсот метров. Ну на самом деле в первой линии так и должно быть, потому что миномет, артиллерия и танки стоят немного дальше.

Чего не хватает? У россиян на этом отрезке и дальше есть преимущество в авиации. Количество наносимых ими бомбовых авиационных ударов в разы больше, чем нашей авиации. Это ощутимо и это донимает. Очевидно, у россиян существенно преимущество в ракетном вооружении, так как постоянно прилетают ракеты. У россиян сохраняется преимущество в РСЗО — всяких там градах, смерчах и так далее. Также сохраняется преимущество в артиллерии. Это мы чувствуем и слышим все. Поэтому, конечно, если у нас за спиной будет больше высокоточного оружия, больше всяких хаймарсов, больше гаубиц М-777, если появятся какие-нибудь современные танки, было бы легче.

Читайте также:

Ад в грязи. Непрерывные штурмы, окопы в воде, холод — командир батальона Свобода рассказал, как держат Бахмут

Нам в передовых подразделениях достаточно. Конечно, хочется больше боекомплекта. Солдаты — это как дети, которым хочется больше пострелять. Иногда армия говорит, что нужно экономить. Я тоже считаю, что так должно быть. Потому что мы стреляем из гранатомета, где одна граната стоит $50. За один раз я выстреливаю $1600. В день, в особо интенсивных боях, выстреливаю до 500 гранат. Потому что я наводчик, имею честь радоваться и давить на ту кнопочку. Война — это огромные деньги. Но на данном этапе жаловаться нечего.

Помню войну 2014 года. Тогда у нас не было ни хаймарсов, ни джевелинов. Если вспомнить войну 100 лет назад, когда крутянцы сражались, то на 10 солдат могло быть одно ружье. Сейчас у нас достаточно ровно есть оружие, как у врагов. У них больше, но у нас она более высокоточна. У них больше солдат, но у нас больше умения распоряжаться оружием.

Поэтому стратегически у России шансов нет. Но чем больше оружия предоставят наши союзники, тем меньше будет человеческих потерь и тем скорее это все завершим. Единственная проблема, понимают ли наши партнеры, что эту войну нельзя окончить на государственной границе России и Украины? Потому что Россия сорвалась с катушек и только развал этой империи поставит точку в войне. Ибо наибольшей угрозой является то, что войны на территории Украины и страны достаточно часто обращались в мире.

Поэтому я бы не пренебрегал этим фактом. В мире существует мнение, что Украине стоит выйти то на линию [границ] 24 февраля 2022, то на линию 24 августа 1991, и все остановится. Ничего не остановится. Поражение в войне для России равнозначно смерти. Путин это понимает и поэтому эту войну будет вести любыми средствами.

Надо готовиться, что это забег на длинную дистанцию. Тоже большая проблема, что в Украине все ожидали, что война закончится то 9 мая, то летом, то осенью, то к новому году. Надо себя физически подготовить, что это забег или марафон. А может, и ультрамарафон. И нужно рассчитать силы. Потому что сейчас логического окончания нет. Россия не соглашается на существование какой-либо страны. Мы понимаем, что ее стратегическая цель — уничтожить Украину полностью. Причем уничтожить не только как государство, а подорвать его и сделать failed state или как-то иначе. И уничтожить украинскую идентичность. Путин и все его пропагандисты прямо говорят, что никакой украинской идентичности нет. Поэтому его цель — полное уничтожение украинской идентичности.

Нашей целью не является выбить всех россиян или завоевать их территорию. Но мы понимаем, что на этом геополитическом пространстве одновременно независимая Украина и имперская Россия существовать не могут. Поэтому миссия Украины — уничтожить российскую империю как империю.

К сожалению, чтобы победить, украинское государство очень недорабатывает. В начале этой войны Россия предложила, что ведет войну под правом на самоопределение. Она говорит: «херсонская нация», «запорожская нация», «харьковская нация», которые они придумали, имеют право на самоопределение. И под штыками автоматов и фейковыми референдумами они уже часть территории Украины включили в свой состав. Я думаю, что мы должны асимметрично воспринять эту их глупую инициативу и сказать, что чеченцы, ингуши, дагестанцы, тувинцы, башкиры и эрзянцы имеют право на независимость. Украина должна это задекларировать. Мы уже признали такое право, например, за Чечней.

— Что дает вам силы держаться в условиях постоянных обстрелов и потерь?

— Как бы это ни странно звучало, война для мужчин — определенная романтика. Для большинства мужчин, участвующих в этой войне, это самое большое событие на всю их жизнь. И многие это понимают. С другой стороны, мы этого не выбирали. Психологически можно все время сетовать, когда это закончится, что хочется домой к жене и детям, к привычному комфорту. А можно иначе себя настроить: что мы понимаем, что это нужно делать.

Держаться дает больше всего человеческое внимание и поддержка. Больше поддерживает, когда кто-то приезжает, дети что-то присылают и о тебе не забывают. Ибо на самом деле [непросто] сидеть долго под землей и взрывами, без света, тепла и пресной воды, за которой нужно ездить под постоянной угрозой. А человеческое внимание поддерживает. У нас все увешано детскими рисунками. Я никогда не был никаким хиппи или панком, но у меня кругом висят всякие шнурочки и обереги. Дети пишут из какой-то школы, что вы можете в это не верить, но повесьте шнурочек на правую руку и вы будете живы. И это реально работает — солдаты, как дети, в это верят.

С другой стороны, не следует забывать, что мы казацкая нация. И ошибкой русских было напоминать нам, кем мы всегда были. Мы принадлежим этой земле. В пятом веке до нашей эры скифы наголову разбили огромное войско персов. На этой земле Святослав Завоеватель уничтожал все империи вокруг, казаки не боялись сражаться против величайших завоевателей. Вот россияне пробудили у нас то, что у нас жило внутри.

Россия пробудила у украинцев такое, что им мало не покажется. Потому что все их имперские завоевания были за счет украинцев. Проблема России в том, что они привыкли всех завоевать и ставить всех на колени. Только в основном они это делали руками украинцев, украинских казаков и т. д.

Есть часть солдат, которым это уж очень нравится, как бы это странно ни звучало. Это тоже будет проблема для Украинского государства, что происходит показачество части граждан. И мы вернемся не такими, как уехали. Мы не согласимся жить в стране, из которой мы «выезжали». Я, когда читаю какие-то новости о каком-то коррупционере, о каком-то Porsche или еще что-то, — это очень возмущает. Мы все-таки хотим, чтобы в то время, пока мы здесь, Украина менялась. Чтобы никто не ждал, пока мы вернемся и будем менять страну, проводить реформы. Ибо, поверьте, тот миллион, который вернется, не согласится. Это в 2014 году [экс-президенту Петру] Порошенко удалось часть добровольцев посадить, часть купить, части дать парламентские места и такую синергию разрушить.

Сейчас я чувствую по атмосфере в армии, что мы не только хотим победить Путина, но и хотим вернуться и жить в нормальной комфортной стране. И за это мы тоже деремся. Мы не деремся за то, чтобы в Киеве была коррупция, чтобы судьи дальше судили неправосудно. Это может вызвать огромное внутреннее противостояние. Очень хотелось бы, чтобы власть это понимала и не занималась строительством «потемкинских деревень».