Знакомый почерк. Убийства гражданских, украденные ковры и экскременты в гостиной — так действовали в Украине российские большевики в 1919 году

Право грабить

«У нас отобрали только белье и одежду, а о других излишках только спросили, — писал Краинский о реквизиции в своем доме. — [Чекист] объявил мне, что я имею право оставить себе только три смены белья, один костюм, одну пару ботинок, шляпу и пальто. Все остальное я должен был сдать. Это было чем-то диким, бессмысленным, но пришлось отдать все, и я получил за вещи квитанцию. Было обидно, но присутствие семи вооруженных красноармейцев лишало возможности возражать».

Обычно подобные рейды проходили так: «Комиссары лично снимали с жителей часы, цепочки, кольца, браслеты и отбирали кошельки с деньгами и бумажники. Солдаты-красноармейцы в свою очередь грабили обывателя. […] Они были беспощадны и отбирали буквально все, снимая даже с детей и женщин нательные крестики с золотыми и серебряными цепочками».

Комиссарами Краинский называет чекистов, узнаваемых по черным кожаным штанам и курткам. Чрезвычайная комиссия (ЧК), Чрезвычайка, — изобретение российских большевиков. Во времена Сталина этот орган назывался Народным комиссариатом внутренних дел (НКВД), позже — Комитетом государственной безопасности ( КГБ), в наши дни — Федеральной службой безопасности (ФСБ), ставшей основным столпом в государстве Путина. По сути это политическая полиция, соответствием которой в нацистской Германии была гестапо .

Современный русский историк Юрий Фельштинский в разговоре на Радио НВ утверждает: «Эта структура была создана в декабре 1917 года, и с тех пор у них [чекисты] была одна задача — захватить весь мир. Вот эта задача осталась неизменной. И теперь впервые, благодаря то ли глупости Путина, то ли отвязности Путина, то ли отморожению Путина, они [мировое сообщество] к этой задаче присмотрелись. Впервые в мировой истории госбезопасность контролирует огромное государство».

А тогда, имея на руках декрет московского правительства от сентября 1918-го О красном терроре, чекисты имели право расстреливать кого-либо, лишь подозревая в антибольшевистских взглядах. Приказы об арестах или грязной принудительной работе — самое безобидное наказание, которое ожидало жителей оккупированных территорий от чекистов. А поскольку в захваченных городах им не хватало кадров, то набирались они из бывших уголовников.

«В милиции и Чрезвычайке служили почти сплошь бывшие арестанты», — свидетельствовал Краинский, знавший многих таких лично.

Клозеты — это о психике

С приходом северо-восточных соседей в украинских городах воцарилась полная коммунальная разруха. «[В Чернигове] заборы, ворота, калитки во многих местах упали и постепенно растягивались на отопление, — описывал Краинский. — Деревья и кусты в палисадниках были поломаны, потоптаны. Клозеты повсюду забиты и не действовали. Городские и частные ассенизационные обозы прекратили свое существование. Все сады, скверы, дворы, улицы, площади были загажены».

Автор воспоминаний также обобщил: «Повсюду гвоздем нашей жизни стали клозеты. Падения культуры в России особенно отразились на этих кабинетах, которые были запакощены до сверхчеловеческих пределов. Кто это делал? Интеллигент или хам? Трудно было разобраться, но не парадокс ли, что по состоянию отхожих мест можно судить о социальном уровне, культуре и психике человека. И это действительно так. Российская революция дала в этом плане удивительную картину распущенности одинаково хама и интеллигента».

«И ни в чем не стесняется. Я даже не могу рассказать при даме. […] Ну, одним словом, скажу, что самый простой красноармеец иногда от крыльца идет куда-то в сторону. А вот эта комиссарша никуда не отходит и никакого стыда не признает». Это уже рассказ попутчика, который передает писательница Теффи (Надежда Лохвицкая) о молодой чекистке Фруме Хайкиной, жене красного командира Николая Щорса. На пограничной с Украиной железнодорожной станции Унеча (сейчас — в Брянской области России) она руководила допросами пассажиров и расстрелами подозрительных.

«Здесь главное лицо — комиссарша X (айкина). Молодая девица, курсистка или телеграфистка — не знаю. Она здесь все. Безумная — как говорится, ненормальная собака. Все ее слушаются. Она сама обыскивает, сама судит, сама расстреливает: сидит на крыльце, здесь судит, здесь и расстреливает», — сообщала Тэффи о чекистке, которая могла на людях справлять свои физиологические потребности.

А это уже воспоминания киевлянина адвоката Алексея Гольденвейзера о втором пришествии русских большевиков. «На город была наложена контрибуция в размере 200 млн рублей — тогда это была колоссальная сумма, собрать которую было невозможно. Образовались комиссии и подкомиссии для распределения контрибуции между отдельными категориями буржуев — сахарозаводчиками, торговцами, банкирами, домовладельцами. Поскольку большинство внесенных в проскрипционные списки отсутствовали, то ЧК, которой было поручено взыскание контрибуции, арестовывала жен и детей в качестве заложников. Их потом выкупали…»

О награбленном во время отступления россиян и их сторонников из Киева в августе 1919-го Гольденвейзер сообщал: «Было тяжело и противно видеть, как вывозилось бесконечное количество запасов и всякого имущества, в том числе, например, оборудование реквизированных частных больниц. […] Бесконечное количество подвод, загруженных всякими вещами, спускалось по улицам города на Подол, в гавань. Здесь были и реквизированные швейные машины, и утварь эвакуируемых учреждений, и кожа, и мешки с солью… Иногда случалась подвода со щегольскими чемоданами, довольно часто подводы с мебелью».

Братва из Тамбова и Пензы

В декабре того же года северо-восточные соседи вернулись в украинскую столицу в третий раз, и снова почти на полгода. Младший адъютант Богунского полка красных Сивицкий так кратко подытожил свои впечатления от этого налета: «Захваченные в Киеве трофеи подсчитывали целыми месяцами».

Это строка из сборника воспоминаний о боевом пути 44-й дивизии, созданной под командованием Щорса за две недели до его убийства в августе 1919-го. Сама же 200-страничная книжка вышла в Киеве в 1923 году, когда россияне окончательно под большевистскими лозунгами завладели Украиной. Авторов этих воспоминаний десятка три. Наверное, кто-то составил их письменно, у кого-то редактор книги Осипов явно брал интервью — заметна разговорная речь. «Мы знаем, что в этой книге найдется еще много „кривых“ слов и несуразных выражений», — предупреждает в предисловии составитель.

И слово еще здесь ключевое. Потому что еще не установилась советская цензура, еще воспоминания были свежие и рассказчики излагали их своими словами, которые трудно было приукрасить идеально. Так слово братва на обозначение однополчан редактор оставил в воспоминаниях щорсовцев 146 раз. Слово налет — 123 раза.

«Характерный приезд в одну деревню тов. Пятакова [представителя украинского правительства большевиков] во второй половине августа 1918 г. после покушения на тов. Ленина. Сев на церковной паперти, Пятаков выступил с целой политической речью на эту тему. После Пятакова выступил тов. Примаков [комполка т. н. Красного казачества], своей речью так вдохновил „братву“, что та, вынув шашки из ножен, гаркнула: „Смерть гайдамакам и буржуазии!“ И сразу же после митинга заговорили о налете. Столь велик был в ту пору революционный энтузиазм».

Зачем редактор Осипов слово «братва» взял в кавычки? По всей видимости, уже тогда за ним закрепился криминальный смысл, а мемуаристы сами себя только так и называют.

Откуда была «братва», которая «освобождала» Украину от непонятно кого? Вот анонимное воспоминание, подписанное «В.», о том, как создавались красные части Сумской группы войск летом 1919 года. «Тов. Артем [тогда нарком пропаганды в харьковском советском правительстве] посвятил себя формированию частей из прибывшего пополнения из Тамбова и Пензы».

От первого из этих российских городов до Киева — почти тысяча километров, от второго — еще больше. Через год добровольцы в ряды красной «братвы» набирались так же — со всей России. Кроме как из Петрограда и Москвы в Украину братва отправлялась из Нижнего Новгорода, Вологды, даже из Енисейской губернии, далеко за Уралом.

Командиры 44-й дивизии в этих воспоминаниях — словно герои древнегреческих мифов. Почти все они были очень молоды. Когда в декабре 1919-го некий рыбак Алексеев провел авангард большевиков ночью по замерзшему Днепру в Киев, Щорс уже погиб в 24 года, а его заместителю Ивану Дубовому было 23 года, Оскару Берзиньшу — 25, Казимиру Квятеку — 31, 56-летний Боженко, который погиб в августе, среди них — просто дед.

Что влекло этих людей в эту авантюру? Они не давали интервью, если не считать выбитые из них признания по совершенно другому поводу в 1937−38 годах. Но догадаться можно. Щорс, например, в 1917-м в царской армии — всего подпоручик (лейтенант). А через два года уже командир дивизии. Дубовый — сын шахтера, и о его умении читать карты и вообще читать тоже можно только догадываться. Но тогда под Киевом он уже участвует в военных советах и повелевает жизнями сотен тысяч.

Участвовал в тех событиях на стороне красных и будущий писатель-питерец Леонид Леонов. Во время похода на Украину и Польшу ему исполнился 21 год. «Идем, банда! Сколько? Три тысячи. Порубили и пошли дальше. Ярмарка. Порубили. И дальше! Что делалось с людьми! — рассказывал Леонов на неформальной писательской вечеринке уже в 1967 году, о чем записал Олесь Гончар в своих Дневниках.

Нигде не упоминается о жаловании красноармейцев. Историки приводят документы, по которым месячное вознаграждение такого бойца составляли 50 рублей. Это тогда, когда в оккупированном большевиками Чернигове 1919-го полукилограммовый буханка стоила 30 рублей.

За год до этого солдаты Красной армии Финляндского стрелкового полка писали правительству: «Просим вас, дорогие товарищи, о скорейшей выработке оклада жалованья. Так, чтобы могло равняться в среднем заработкам рабочего на заводе, хотя рабочий и кормится из этой суммы. Но надо считать, что они находятся в безопасности. А не за эти несчастные 50 рублей решатся ежеминутно своей головой. Только при таких условиях нашего мышления можно надеяться на скорый успех».

Неизвестно, был ли ответ на этот запрос. Однако выглядело так, что российские добровольцы воевали в Украине за прокорм и возможность грабить.