Врачи на передовой. Истории пяти украинских медиков, которые ежедневно лечат пациентов с коронавирусом
Люди, регулярно сталкивающиеся со смертью, но продолжающие ежедневно ходить на работу. Уставшие от часов, проведенных в неудобных защитных костюмах и в сложных условиях.
Так коротко можно описать современных защитников родины — медиков, которые лечат больных COVID-19.
Их работа не только сложная, но и опасная: по состоянию на 3 мая 2325 человек, или каждый пятый заразившийся коронавирусом украинец, — это медработники.
НВ пообщался с пятью врачами из разных регионов страны, для которых пандемия COVID-19 — не просто буквы в новостных лентах, а ежедневная работа. Их истории редакция публикует в виде рассказов от первого лица.
«Самый тяжелый день — Пасха: тогда умерло сразу три человека»
Владимир Лиходиевский, анестезиолог в киевской клинической больнице № 9
Первый пациент появился в середине марта.
Запас защитных костюмов у нас тогда был на неделю. Потом, когда киевский мэр Виталий Кличко подключился, увеличили количество защитных средства, — сейчас их нам хватит на полтора месяца.
Еще до поступления больных мы сами себе устраивали тренинги — как правильно костюмы надевать-снимать. Тогда это больше было развлечением. Мы не думали, что так тяжело будет работать в этом костюме: когда появилось много пациентов, уходишь на обход утром, возвращаешься, а он полностью мокрый.
Корпус у нас рассчитан на 50 больных. Есть 6-местная реанимация, которая практически не простаивает, забита под завязку. Самый тяжелый день — Пасха: тогда умерло сразу три человека.
Всегда очень тяжело, когда умирают пациенты. Обычно подобное происходит по каким-то большим церковным праздникам, это какой-то закон в каждой реанимации.
И, конечно, очень тяжело, когда люди умирают внезапно. Одна категория смертей — это когда ты видишь, что состояние больного ухудшается в течении нескольких дней, и ты как-то это легче принимаешь. А другое дело, когда умирают молодые больные, причем от внезапных причин. И ты все делаешь правильно, делаешь как надо, как литература пишет, как протокол указывает, а ничего не получается.
Мы прорабатываем себе принятие смерти через такую мысль: если все наши действия нормальные, а эффекта нет, значит, у Бога были свои планы.
Сама по себе работа не тяжелая, тяжело, когда реанимируешь, когда физически работаешь. Тяжело морально в плане многозадачности: вначале — обход, общение с родственниками, прием оборудования, общение с персоналом, выслушивание жалоб персонала, сообщение родственникам плохих новостей, написание историй болезней, приход на консультацию и так далее. И так каждый день.
Мне хотелось бы привлечь внимание украинцев к вопросу социальной стигматизации. Речь об отношении общества к медработникам, которые трудятся в инфекционных стационарах. Такой врач, с одной стороны, герой. А с другой стороны, его считают заразным. Мне наши медсестры рассказывали, что в автобусах-развозках им выделяют специальные места — сзади, для тех, кто из инфекционки. Есть и другие примеры. Это сегрегация чистой воды.
Невозможно вызвать такси под инфекционный корпус — с пятого раза приезжают. Курьеры боятся к нему подойти: пиццу по-нормальному заказать невозможно. Сейчас чуть лучше стало, но все равно чувствуется это отношение.
Еще одна проблема — эмоциональное выгорание персонала: у нас была нагрузка высокая и остается высокой. Это проблема вообще всех реанимаций, стационаров и отделений: в них нет простейшего — комнаты психологической разгрузки персонала. Программы поддержи медработников есть в любой западной стране, только мы пока плетемся в хвосте.
Медики тоже болеют: сколько медиков заразились COVID-19 в областях Украины — видеографика:
«Даже когда больная клинически выздоровела, она еще долго выделяла вирус»
Оксана Поддубная, главный врач Хмельницкой городской инфекционной больницы
С первой пациенткой мы столкнулись 25 марта. Та обратилась самостоятельно, вернулась из Австрии: высокая температура и одышка. Это, кстати, была единственная пациентка без пневмонии. Но она была интересна тем, что ее очень долго лихорадило: температура была 38,5оС. И даже когда эта больная клинически выздоровела, она еще долго выделяла вирус. Мы его определяли методом ПЦР, ведь женщина лежала у нас 21 день.
Запомнились и следующие три пациента: одна была врач, достаточно тяжелая, а одновременно с ней поступили два известных в нашем городе человека. По врачу стоял вопрос подключения ее к аппарату ИВЛ. На тот момент еще не было министерских протоколов по лечению, поэтому мы рискнули и применили протокол, разработанный в Виннице. Больные самостоятельно достали необходимые для этого препараты — гидроксихлорохин и ритонавир. Лекарства помогли.
Врачи заражаются коронавирусом, и не сказать, что это происходит по халатности. Есть защита, дезсредства, масса тренировок, но вот раз — и заразился у нас реаниматолог. К слову, симптомов у него не было, просто оказался инфицирован. Он на самоизоляции.
Сейчас волна пошла — обвиняют медиков, что они заражаются. Но нельзя всех под одну гребенку — вирус еще недостаточно изучен. Да и медики, они же живые люди: ходят в магазины, видятся с соседями и так далее, — и могут подхватить вирус не в больнице.
Кстати, мы провели обследование наших сотрудников: все «чистые».
График работы почти не изменился, хотя мы переориентировались и стали госпиталем для больных с коронавирусом.
Мы много лет работаем вместе, но такие ситуации, как пандемия, сплачивают людей и одновременно испытывают. У нас [с началом эпидемии] рассчитались два врача, двое санитарок и некоторые медсестры. Но уже есть желающие на их место.
Я не хочу абсолютно ни в чем обвинять тех сотрудников, которые ушли. Потому что у каждого своя причина.
Думаю, нам придется привыкнуть жить с коронавирусом. Он никуда не денется. Конечно, будем надеяться, что скоро создадут вакцину и лекарства. Но прежней жизни уже не вернуть.
«Меня с коллегами послали в Италию, чтобы помогать местным медикам»
Анастасия Моренко, анестезиолог в киевской клинической больнице № 17, была в командировке в итальянской больнице, где работала с пациентами, больными коронавирусом
Меня с коллегами послали в Италию, чтобы помогать местным медикам, мы 17 дней провели в Пезаро [город-порт на побережье Адриатического моря в 230 км к северу от Рима].
Когда мы туда вылетали, в городке был самый пик эпидемии: выявили большое количество больных и не хватало медиков.
Это была районная больница, если по нашим понятиям: городок-то небольшой — 90 тыс. населения. Когда мы приехали, там за день могло быть от 10 до 15 обращений. Обычно больных привозила скорая. Им делали быстрый тест, а затем ПЦР-тест — и в течении 4−6 часов ждали результат. По прибытии больные находились в сортировочном отделении, чтобы не заражать других.
Случаи были разные, но такого, чтобы люди шли по улице, падали и умирали, конечно, не происходило. На 80% [у больных было] среднетяжелое состояние и тяжелая степень, так как непосредственно в этой провинции много жителей 60+. В клинике с начала эпидемии самому молодому пациенту вообще было 47 лет. К слову, самый старый больной отпраздновал 102-летие, и он выжил.
Эпидемия сейчас идет на спад, персонала в больницах достаточно. Поэтому медики не торчат сутками на работе, а трудятся в нормальном режиме — по шесть часов в день или 12 часов, если ночная смена.
Мы работали точно так же, как и итальянцы, — по шесть часов в день. Была определенная проблема с языком: мало кто из итальянцев знает английский. Нас старались ставить в смену с теми, кто хоть как-то им владеет.
Помню одну самую тяжелую ситуацию: мы пациентке провели интубацию [введение эндотрахеальной трубки в трахею для обеспечения проходимости дыхательных путей], перевели в терапию, и через пару часов ее привезли назад, снова на экстренную интубацию.
Самое трудное физически и морально — постоянно быть в защитном костюме, в закрытом пространстве. Ты, словно космонавт, все время пребываешь в опасной зоне. Не менее тяжело носить специальные защитные очки — они через полчаса начинают давить и оставлять сильные покраснения. Я лично дважды пыталась их носить, но сказала, что больше не буду, в них невозможно работать. Поэтому я предпочитаю особый защитный экран на лицо.
Итальянская медицина адаптировалась к пандемии. Конечно, если вновь начнутся тысячные поступления, они попросят о помощи. Пока же в Италии стало гораздо меньше случаев новых заражений, потому что люди там достаточно четко придерживаются карантина.
«На руки медики получали около 5 тыс. грн»
Роман Терехов, эпидемиолог, работает в Запорожье:
Первая пациентка с коронавирусом поступила 19 марта: привезла она его из Шарм-аль-Шейха. Ей шел 41 год, болезнь была не тяжелая. Все первые случаи были привозные, как правило.
В начале пандемии у нас дней 10 не было ПЦР-диагностики. Мы отправляли материал на исследование в Киев, поэтому ждали с момента его забора три-четыре дня до получения результата.
Вначале у нас был очень минимальный комплект тестов. В лаборатории особо опасных инфекций хранилось несколько комплектов для таких болезней, как чума, холера. Кстати, в позапрошлом году единственный случай холеры по Украине зарегистрировали в Запорожье.
Те образцы защиты, что у нас были тогда, — это противочумные костюмы: огромные, громоздкие, в которых работать сложно или практически невозможно. Очень долго наша служба была недофинансирована.
Нагрузка, особенно с первых дней, была порядочная. Когда сотрудники по нескольку дней не покидали лабораторию, мы попросили ГСЧС привезти в актовый зал больницы кровати. Их поставили, чтобы люди могли ночью передохнуть.
Помню, как мы радовались, когда поступили первые тесты, когда у нас начало получаться. И с воодушевлением встретили второй комплект диагностического оборудования.
В нашем регионе чрезвычайно высокая контактность зараженных с другими людьми: по каждому выявленному и подтвержденному случаю число контактов варьировалось от 1 до 50. Диагностика и своевременное выявление больных — это один из основных элементов эпидемиологии: чтобы выявить инфекционное начало и убрать его из социума. Поэтому мы, как только получили первую партию экспресс-тестов, всю ночь работали над выявлением вируса.
Несмотря на недофинансирование, у нас остались люди, верные своему делу, которые не дрогнули.
За последние полгода зарплата была сокращена на 25%. В той же вирусологической лаборатории начисляли по 6,8 тыс. грн, то есть на руки медики получали около 5 тыс. грн. Чтобы не увольнять сотрудников, мы были вынуждены «не возражать», если они уходили в отпуска за свой счет на неделю-две. С начала года [руководство больницы] вынужденно подавало на сокращение дезинфекторов, в том числе техперсонал и медперсонал, — не тянули по фонду заработной платы.
Медики заражаются коронавирусом, как на передовой: как человек привыкает к войне, так он привыкает и к эпидемии. Иногда ошибки могут быть вынужденными, иногда — из-за неполного защитного комплекта. Кому-то тяжело дышать — и в пылу работы такие врачи снимали респираторы. Или вот наши дезинфекторы — они работали в очагах эпидемии в защитных очках. Но у кого-то зрение плохое, а защитные очки для ношения обычных не предусмотрены, — соответственно, ненароком снимали их, делали ошибку.
Во всем мире не хватает средств индивидуальной защиты, а у нас эта проблема наложилась на медицинскую реформу.
Нам нужно немножко потерпеть. Если мы сейчас, во время карантина, проявим выдержку и социальную зрелость, все это закончится быстрее.
«С момента появления первого пациента прошел месяц, а как будто пролетела целая жизнь»
Татьяна Солодка, главврач Центра первичной медико-санитарной помощи, Хотинской амбулатории общей практики семейной медицины (Черновицкая область)
С момента появления первого пациента прошел месяц, а как будто пролетела целая жизнь. Это случилось 18 марта — прибыл человек под 50 лет. У него уже развивалась пневмония, он тяжело дышал. Пациент был с повышенным весом, циррозом печени и гипертоник. Как оказалось, дальнобойщик. Так как состояние ухудшалось, пришлось направить его в интенсивное отделение областного центра. Впоследствии он вылечился.
Сейчас в районе у нас очень много больных — 151 человек, жители сел. Поэтому, думаю, именно на данный момент начался пик заболевания.
Большую часть пациентов я знаю лично, общаемся с ними. Вижу очень много молодых людей, у которых моментально развивается кашель, температура и начинается пневмония. Также у довольно большого числа заболевших процесс происходит бессимптомно.
Запомнилась одна пациентка, медсестра. У нее случились внезапные проблемы с дыханием, так что мы бежали по коридору к ней, чтобы помочь. Слава Богу, она выздоровела. Для врача такие случаи сродни чуду: ты видишь, насколько тяжело человеку, а потом больному становится лучше.
Болезнь объединила бедных и богатых, добрых и злых — многие стали помогать нам. Люди различных политических предпочтений, религиозных конфессий помогают масками, дезраствором, халатами, дизтопливом. Оказалось, что у нас очень много хороших людей. Поэтому тяжело видеть, как уходят больные, и понимать, что помочь им невозможно.
Нынешнее время показало, что некоторые повседневные вещи — одежда, маникюр и прочее — не так важны, как здоровье близких. Человек начинает ценить простые, обыденные вещи, которые ранее не замечал. Мы научились думать в одиночестве. Радоваться даже восходу солнца в своем окне.
В коллективе мы сплотились, постоянно ведем переписку друг с другом: советуем препараты, которые стоит назначить конкретному пациенту.
Нагрузка большая. Я сейчас на работе каждый день. Понятно, что хочется отдохнуть. Первые три недели я и у себя дома ходила в маске и в перчатках. Жила в отдельной комнате, чтобы, не дай Бог, не заразить родных. Чуть позже, когда стало понятно, что мы берем распространение болезни под контроль, смогла сесть с детьми за один стол.
Этот материал подготовлен для № 17 журнала НВ от 7 мая 2020 года. Из соображений безопасности и руководствуясь заботой о здоровье наших читателей, курьеров, которые доставляют вам номер, и членов редакции, в ближайшие несколько недель журнал будет выходить только онлайн, а производиться — удаленно.
