Пение во время операции на мозге и 3D черепа. Нейрохирург Андрей Мизак — о работе врача во время войны
Нейрохирург Андрей Мизак, один из ведущих специалистов медицинской сети Добробут, быстро заходит в ординаторскую в клинике Добробут, расположенной на улице Идзиковских, и садится за стол, где лежит большое количество снимков и книг. Книги преимущественно на английском. Именно знание языка еще в 90-х годах открыло для молодого врача путь к настоящей медицине — тогда Андрею удалось попасть на стажировку в нидерландскую, а затем еще и в британскую клиники.
Сейчас Андрей Мизак — известный в Украине и за ее пределами нейрохирург. И переводчик — врач перевел на украинский язык книги своего давнего друга и коллеги Генри Марша, а также известного британского врача паллиативной медицины Рэйчел Кларк «Дорогая моя жизнь». У него много друзей-врачей по всему миру, до большой войны он регулярно стажировался в западных клиниках, и теперь использует в своей работе приобретенный там опыт. Это помогает достигать лучших результатов в лечении пациентов. Среди которых сейчас немало и тех, кто пострадал от российской агрессии. Своей историей и принципами работы Андрей Мизак поделился в интервью NV.
О первых шагах в медицине
Мой папа был хирургом, и в нашей семье профессия врача была в большом почете. Еще когда я был подростком, родители спросили, хотел бы я учиться в медицинском университете, и я согласился без колебаний. Возможно, потому что у отца была репутация хорошего врача и все его уважали. Он получил диплом врача в 1959 году, был военным хирургом и работал в разных городах бывшего СССР — от Ленинграда и Львова до Хабаровска на Дальнем Востоке.
Мой путь к профессии был непростым. Сначала я поступил в Санкт-Петербургскую медицинскую академию, из которой впоследствии перевелся во Львовский медуниверситет. Но нейрохирургом я решил стать не сразу. Моя первая интернатура была посвящена другой специальности — травматологии-ортопедии. А потом мне на глаза попались нейрохирурги. Это сейчас смешно вспоминать, но тогда, в начале 90-х годов, они отличались от других хирургов тем, что у них были лампочки на голове (смеется — прим. ред.). Какой-никакой, а хай-тек.
Уже имея диплом врача и сертификат специалиста, свой путь к нейрохирургии я начинал с должности старшего лаборанта кафедры во Львове. В мои обязанности входили ремонт дверей в лектории, рисование учебных плакатов, печать расписаний лекций. Когда же я наконец увидел, что такое настоящая нейрохирургия, то понял, что лампочки на голове — уже вчерашний день, а современные нейрохирурги тогда уже оперировали под нейрохирургическими микроскопами. Так мне и не пришлось иметь собственный фонарик на голове.
О зарубежных стажировках
Я с детства интересовался английским, возможно, песни The Beatles были этому виной, и уже в 90-х неплохо его знал. Попасть на обучение за границу тогда было гораздо труднее, чем сейчас. Кроме приглашения надо было получить «разрешение» от своего профессора, визу, иметь необходимую сумму денег. Но если ты знал язык, тебе могло повезти. Сначала я поехал в Нидерланды, где мне удалось впервые увидеть настоящую нейрохирургию. А потом встретился в Украине с одним английским нейрохирургом (речь идет об известном нейрохирурге и писателе Генри Марше — прим. ред.), в которого вцепился просто мертвой хваткой. И ему не оставалось ничего другого, как согласиться на стажировку молодого наглеца в Великобритании. Обучение длилось всего несколько месяцев, но невероятно на меня повлияло. Я понял, что то, что есть в Украине, это совсем не современная нейрохирургия. И речь не только об оборудовании, но и о философии. Мы же не будем утверждать, что в европейских странах врачи абсолютно не заинтересованы в финансовом вознаграждении за свою работу? Конечно, это не так. Однако они не рассматривают пациентов через призму заработка. Какова ситуация в Украине — вам хорошо известно.
Когда я вернулся из-за границы в 1999 году, мне посчастливилось попасть в команду доктора Игоря Курильца в Киеве, в которой тогда начали внедрять западные стандарты нейрохирургии. Я быстро собрал свои вещи и поехал туда. В течение целого года я жил в другом городе, ходил в клинику как на работу, выполняя все, что скажут, хотя не работал в ней и не получал никакой платы. Однако таким образом углубил свои знания и приобрел опыт.
Многие украинские нейрохирурги посещали клиники своих зарубежных коллег и видели, как работают молодые врачи — они с утра до вечера и даже ночью находятся в клинике. Иногда складывается впечатление, что они там живут.
О большой войне
От этого места (клиники Добробут на Идзиковских — Ред.) до аэропорта Жуляны — 12 минут пешком. Утром 23 февраля 2022 года я по делам вылетел оттуда самолетом во Львов и уже вечером сел на ночной поезд в Киев. Все мы, просыпаясь, первым делом смотрим в телефон. Я не исключение. Проснувшись в пустом купе где-то в пять утра, я прочитал: «Путин начал войну. Ракетные удары по Украине». Я чувствовал себя заложником жестяной коробки, несущейся в темноте в столицу, и не знал, что меня ждет. Выскочил из поезда, который на минуту остановился на Святошино. Ни один сервис такси не работал, на метро я доехал до Шулявки и прибежал в нашу клинику — Добробут на Севастопольской площади.
В отделении у меня оставался пациент, которому мы за четыре дня до начала полномасштабного вторжения удалили опухоль мозга, и я должен был его навестить. До болезни молодой человек работал певцом в ресторанной музыкальной группе. У него обнаружили опухоль в левой лобной доле, именно в той зоне мозга, которая отвечает за речь. Нам пришлось делать ему операцию, во время которой он был в сознании. Пациент нам пел песни, а мы в это время удаляли опухоль. Вспоминаю его репертуар — он состоял из популярных песен о любви, которые часто можно услышать на свадебных банкетах.
Такой метод удаления опухоли, — когда пациент находится в сознании во время операции на головном мозге — более чем оправдан. Если мы оперируем в зоне мозга, в которой расположен центр продуцирования речи, и хотим его сохранить, то стараемся все прощупывать, как на заминированном поле. Здесь можно безопасно удалять, а там — нет. Если, скажем, говорим о зрительных центрах, то все так же, только демонстрируем пациенту различные картинки и спрашиваем, видит ли он их. Такой метод удаления опухолей называется awake surgery (операции с пробуждением), и уже сейчас их начали делать в Украине. Мой учитель, доктор Генри Марш, перенял этот метод в Соединенных Штатах, и был первым хирургом на европейском континенте, который начал выполнять удаление опухолей у пациентов в сознании.
Как проводят такую операцию? Обычно пациент во время операции спит, однако мы выводим его из сна перед тем, как начать удаление опухоли. Потому что должны постоянно мониторить необходимые функции — может ли человек говорить, назвать предметы на картинке, считать от 1 до 20 и тому подобное. На следующий день после операции наш пациент уже ходил и разговаривал, в целом хорошо себя чувствовал. Мы поддерживаем контакт с нашим певцом и сегодня.
С началом большой войны, я думаю, каждый врач (хотя и не все признаются) волновался, с каким видом травм придется столкнуться. Я лично не знал, чего ожидать. Нейрохирургические травмы занимают менее 15% среди общего количества боевых травм. Почему? Во-первых, во время Первой мировой войны изобрели металлические защитные шлемы. Во-вторых, огнестрельная травма головы, к сожалению, часто фатальна. Обычно первичную хирургическую помощь при ранениях головы оказывают недалеко от поля боя в «стабиках « (стабилизационных пунктах — ред.) и в мобильных госпиталях. Знаю об этом не по рассказам, потому что был лично на Донбассе, близко к линии фронта. Там работают мои коллеги, которые еще вчера были гражданскими нейрохирургами и являются очень компетентными специалистами.
Одна знакомая мне писательница получила тяжелую травму головы в результате ракетного удара по Краматорску, ее прооперировали в местной больнице (речь идет о писательнице Виктории Амелиной — ред.) и в тяжелом состоянии перевезли в госпиталь в Днепре, где через несколько дней ее не стало. Сразу при поступлении в клинику в Днепре ее обследовали на компьютерном томографе. Результаты обследования переслали мне. И на мою долю выпала печальная и тяжелая участь сказать ее друзьям, что, к большому сожалению, ее травма мозга не совместима с жизнью…
О новом в нейрохирургии
Мы часто видим на улицах наших городов парней и девушек с протезами. А кто-нибудь из нас встречал на улице человека после огнестрельного ранения лица? Наверное, никто. Уже в первые месяцы войны мой товарищ, известный украинский челюстно-лицевой хирург и стоматолог Мирон Угрин показывал мне фотографии тяжелых ранений лица, на которые нельзя смотреть без боли даже хирургу. К вопросу, как лечить и восстанавливать изуродованные лица, мы в Украине только начинаем подходить. В Великобритании во времена Первой мировой войны государство создало для таких пациентов специализированный центр, который принимал большинство раненых в лицо воинов с европейского театра боевых действий. Возглавлял эту клинику доктор Харальд Гиллис — один из отцов-основателей направления реконструктивной хирургии. История становления этой клиники прекрасно описана в книге под названием «The Facemaker» Линдси Фитцхаррис. Впрочем, сегодня у нас в Добробуте челюстно-лицевые хирурги успешно помогают пациентам даже с самыми тяжелыми травмами лица.
Нейрохирурги также начали часто встречаться с проблемами, связанными с вопросами реконструктивной хирургии. Мне пришлось оперировать Володю Марченко, добровольца, который получил на передовой многочисленные ранения, в том числе черепа и лица, и перенес много предыдущих хирургических вмешательств. В Добробуте мы выполняли ему краниопластику — замещали дефект черепа предварительно изготовленным по методу 3D-реконструкции титановым имплантом. Эту технологию, когда необходимые пациентам импланты печатают на 3D-принтерах, уже активно используют в Украине. Вся голова Володи была в рубцах после предыдущих операций. Поэтому здоровой кожи, чтобы накрыть имплант, в буквальном смысле не хватало. На помощь мне пришел коллега — пластический хирург, который применил технологию перемещения кожного лоскута, и мы достигли желаемого результата.
Горжусь тем, что в первые дни большой войны, когда у всех нас еще почти не было никакого опыта лечения боевой травмы, нам удалось организовать вебинар с участием, возможно, наиболее опытного военного хирурга Великобритании Дэвида Нотта. В течение почти десяти часов доктор Нотт с коллегами инструктировали украинских врачей и делились опытом о том, как обращаться со всеми возможными видами и локализациями огнестрельных повреждений.
Жизнь во время войны
Мы все сейчас живем в состоянии постоянного стресса, всех нас раскачивает на эмоциональных качелях между унынием и надеждой. Большинство из нас уже не помнит, что такое нормально выспаться, многие из нас потеряли из-за войны друзей или родственников. Ради победы Украины мы каждый день должны много работать. Каждый на своем месте, согласно своей специальности, — «нарезать» себе задачи и выполнять их. Ощущение хоть маленьких, но ежедневных достижений поможет не сломаться эмоционально, выстоять в этой войне на истощение. Фронту надо помогать не один раз донатом, а каждый день. Как метко сказал один из моих коллег-медиков: самое главное сейчас — быть компетентным и неравнодушным.
