42 политзаключенных уже получили приговоры в сфабрикованных уголовных делах.

Большинство из этих людей находится в очень тяжелых условиях, говорит Уполномоченный Верховной Рады Украины по правам человека Людмила Денисова. В частности, украинский политзаключенный Игорь Кияшко незаконно удерживается в российской исправительной колонии № 11, где зафиксирована вспышка коронавирусной инфекции. А крымскому татарину Сейрану Хайретдинову руководство следственного изолятора в Севастополе, где его незаконно держат, намеренно создает невыносимые условия, перемещая его из камеры в камеру и угрожая штрафным изолятором.

Чтобы в полной мере понять, что переживают нынешние украинские политические заключенные в РФ, достаточно поговорить с теми, кому уже удалось вырваться из русского плена. А вскоре их истории можно будет послушать из первых уст и увидеть в мобильном приложении дополненной реальности (AR — augmented reality) #PrisonersVoice. Это привлечет дополнительное внимание европейских политиков и общественности к украинским политзаключенным, находившимся или до сих пор находящимся в тюрьмах России и ОРДЛО, и к нарушению РФ прав человека в целом. С помощью AR-технологии зрители смогут глубже почувствовать эмоциональные переживания тех жизненных ситуаций, в которых оказались самые известные в мире украинские политические пленные — от обстоятельств ареста до жизни в колонии.

Одна из таких историй от Александра Кольченко, который вместе с другими политическими заключенными вернулся в Украину 7 сентября 2019 в рамках обмена пленными с Россией.

Фото: Александр Кольченко, экс-политзаключенный

Кольченко был арестован 16 мая 2014 в Симферополе по сфабрикованному делу. Его обвиняли в терроризме после поджога офиса «Партии Регионов», который позже стал офисом «Единой России». 23 мая Александра Кольченко вывезли в Москву, а 25 августа 2015 года — приговорили к 10 годам лишения свободы в колонии строгого режима. Он был назван «сообщником» другого известного украинского политзаключенного — Олега Сенцова, суд происходил над ними одновременно, а за его трансляцией следил весь мир.

По сфабрикованным обвинениям Александр находился в российской колонии пять с половиной лет. В 2015 году он заочно получил орден «За мужество» I степени.

В ноябре 2019 «Фонд Пинчука» приобрел для Кольченко и еще четырех освобожденных из России политзаключенных квартиры в Киеве.

В течение 11 месяцев после возвращения Александр Кольченко ведет активную общественную жизнь, поддерживая украинских политзаключенных в РФ, а также арестованных в Киеве активистов Сергея Стерненко, Яну Дугарь и Андрея Антоненко.

Мы поговорили с Александром о том, как Путин стал его продюсером, об истории колонии, в которой он отбывал наказание, политических репрессиях в России и многом другом.

Недавно в России завершился суд над известным историком и правозащитником, исследователем сталинского режима Юрием Дмитриевым. Ему присудили три с половиной года колонии. Правозащитное общество «Мемориал» признало его политическим заключенным. Вы следили за этим делом?

Я следил, но поверхностно. Потому что сейчас в России политические репрессии превратились в рутину, и очень трудно следить за всеми процессами. Мне писал товарищ из России, только из анархистского движения вынуждены были уехать из России десятки, а то и даже сотни человек.

Вы поддерживаете связи с российскими политическими заключенными?

Я поддерживаю связи с россиянином Владимиром Акименковым, который регулярно собирает средства на поддержку как украинских, так и российских политзаключенных.

Есть различие между отношением тюремщиков к российским политическим заключенным и к украинским?

Не знаю. Мне кажется, что отношение ко всем одинаковое — как к врагам кремлевского режима.

А отношение к «политическим» хуже, чем к обычным заключенным?

В моем случае, из-за резонанса вокруг нашего дела и из-за огромной поддержки, они должны были вести себя корректно. Но контроль был более придирчивым, чем к остальным заключенным. Они могли задерживать письма или прессу.

Фото: Александр Кольченко, экс-политзаключенный

Письма все задерживали или только те, которые написаны на других языках?

Письма на украинском языке не выдавали вообще, потому что это иностранный язык. Когда я приехал, сначала мне долгое время не выдавали письма. Потом, когда я поднял шум и правозащитники Татьяна и Николай Щур тоже подняли шум, они мне принесли целую кипу, чтобы я не жаловался.

Других заключенных держат в более суровых условиях?

Да.

Украинская власть продолжает вести переговоры об освобождении украинцев-политзаключенных, которые незаконно содержатся в российских тюрьмах. Как вы считаете, на какие уступки может пойти украинская власть для освобождения наших пленных, а на какие нельзя идти ни при каких обстоятельствах?

Я думал об этом после нашего обмена. Но так однозначно трудно ответить. Я помню, когда мы возвращались и летели в самолете, у Олега [Сенцова] кто-то из Офиса Президента спросил: «Сейчас идет дискуссия вокруг вашего обмена на Цемаха. Как вы к этому относитесь?». На что он ответил: «А кто это такой вообще?». То есть, все эти процессы очень непрозрачные и трудно так однозначно ответить.

Но обмен одних заключенных на других можно считать равноценным?

Не знаю, насколько равноценным, потому что Россия возвращает тех, кто осужден по очевидно сфабрикованным делам. А в Россию отдают откровенных подонков. И даже киллеров, которые никоим образом не причастны к конфликту между Украиной и Россией. Но если Россия соглашается принимать людей, то пусть принимает. Мне только жаль тех россиян, которые должны жить с ними в одной стране.

Вы отбывали наказание в колонии города Копейск Челябинской области. До 2012 года она считалась одной из самых суровых в России. Вы это почувствовали на себе или при вашем пребывании там уже было легче?

Нет, я этого не почувствовал. Но когда я приехал, то узнал, что это лагерь с героической историей. Там до конца 2012 года действительно были ужасные условия пребывания. Откровенно издевались над заключенными, выбивали у родственников крупные суммы — заставляли звонить и просить деньги, только так им давали возможность более или менее нормально жить. До этого было несколько попыток что-то изменить. Ребята рассказывали, что перерезали вены, разрезали шею, животы, вытаскивали кишки. Но везли в больницу, зашивали по-варварски, а затем закрывали в ПКТ (помещение камерного типа — ред.), СУС ( «строгие условия содержания» — ред.) и др.

24 ноября 2012 несколько ребят забрались на башню — тогда как раз был День открытых дверей и должны были впустить родных, стоявших у входа. Поднявшись на башню, они кричали: «Не стоит подходить, потому что мы, не раздумывая, прыгнем вниз». И начали кричать о том, что происходит в этой колонии. Они попросили поддержать их, и все заключенные вышли из помещений на улицу. И хотя было очень холодно, они стояли там двое суток подряд без сна. И после этого очень сильно изменились условия.

То есть они своей жизнью и здоровьем отстояли для вас лучшие условия?

Да. И те, кого я застал, кто пережил эти события, рассказывали, что мы должны ценить это. Кто-то потерял свое здоровье, кто-то даже понес наказание и уехал на второй срок из-за этих событий.

Что бы вы сделали иначе в 2014 году, если бы знали, какие могут быть последствия?

Я размышлял над этим. И трудно однозначно ответить, потому что если бы я по примеру товарищей поехал на континент, то этого [ареста] можно было бы избежать, и я принес бы как для семьи, так и для движения больше пользы. И не нуждался бы в таком количестве ресурсов поддержки. Но случилось, как случилось. Я познакомился со многими людьми и это очень ценно.

А сейчас вы можете помочь другим политическим заключенным. Привлекая внимание к процессам, которые происходят с ними.

Так, как это было и на процессе. Получается, что Путин и ФСБ стали нашими продюсерами и привлекли внимание всего мира к репрессиям в Крыму. И суд был как такая площадка для выступления, чтобы заявить о своей позиции.

Фото: Александр Кольченко, экс-политзаключенный

25 июня вы приняли участие в акции в столичном парке Шевченко в поддержку заключенных, задержание которых тоже считают политически мотивированным: Сергея Стерненко, Андрея Антоненко и Юлии Кузьменко. Почему это было важно для вас?

Я пришел на эту акцию, несмотря на то, что у нас могут быть разные взгляды. Потому что если ты игнорируешь откровенно фальсифицированные уголовные дела или уголовные дела, к которым есть много вопросов в обществе, то это власти дает зеленый свет. И в следующий раз это может коснуться и тебя тоже.

Вы сторонник левых взглядов, а эти заключенные — правые по идеологии.

Если к этому спокойно относиться, то сначала они «закроют» твоих идеологических оппонентов, а потом придут за тобой. Так же в России сложилось с экстремистским законодательством. Его продвигали защитники, чтобы снизить уровень ультраправого насилия на улицах. А в конце концов оно обернулось против всех.

И в России теперь любого могут назвать ультраправым, если это нужно государству.

Скорее, экстремистом. Это такое обобщающее слово.

До аннексии Крыма вы присоединялись к экологическому протесту в Крыму против захвата прибрежных земель Виктором Януковичем и его окружением. Как выражали протест?

Мы организовывали пикеты с информированием общества об этом. Пытались получить ответы от власти, но нас игнорировали. Я от кого-то слышал, что на 23 февраля 2014 года были запланированы акции протеста в поместье, которое только строилось тогда. Но события сложились по-другому.

Однако экологические акции — это только одна из сфер моей общественной деятельности. Мы организовывали кампании в поддержку работников «Крымтроллейбус», кампании в защиту прав студентов и тому подобное.

Есть сейчас желание продолжать общественную деятельность?

Есть, но у меня сейчас в приоритете — устроиться на работу и получать стабильный доход, чтобы было на что жить.

Вы продолжаете обучение в Таврическом национальном университете?

Да, я продолжаю обучение, но сейчас оно из-за карантина на перерыве.

В каком направлении планируете работать? Учитесь вы по направлению «туризм».

Учусь — да. Но я сейчас дома занимаюсь самообразованием, учусь рисовать. Это для меня совершенно новая сфера деятельности, я никогда не рисовал.

Что именно рисуете?

Иллюстрации для использования в интернете.

Уже переехали на новую квартиру?

Я уже ее получил, но там — мать с сестрой. А я сейчас живу у девушки. Но живем поблизости друг от друга.

Вы остаетесь сторонником левых взглядов. Что они для вас значат? Это очень широкое понятие…

Да, это очень широкое обобщение. И оно теряет смысл все больше и больше. Поэтому я стараюсь как-то дистанцироваться. Я сторонник левых взглядов. Но могут заявлять о приверженности левым взглядам и леволибералы и какие-то «упоротые» сталинисты. У меня с ними нет ничего общего. Я сторонник анархистских взглядов. Наверное, основные ценности — это равенство, а отсюда все остальное: прямое народовластие, контроль общества над экономикой и тому подобное.

Это так, как было в Запорожской Сечи и на Майдане?

Да, что-то вроде того. Если примитивно, то да.

Есть ли еще что-то такое, к чему вы еще не можете привыкнуть после освобождения? Потому что люди, когда возвращаются из ООС/АТО, говорят, что им после пережитого опыта бывает трудно к чему-то привыкнуть снова.

Мне кажется, что у меня были не такие ужасные условия, как в ООС, где у людей постоянный стресс. Хотя, в тюрьме ты тоже находишься в постоянном состоянии стресса, но его никак не сравнить, потому что на войне тебя могут убить в любой момент. А в тюрьме ты более или менее защищен. Относительно.

Во время заключения вас поддерживало много людей. Чувствуете ли вы поддержку после освобождения?

В первые месяцы многие приглашали и с выступлениями в Европе, и принять участие в интервью. Сейчас приглашают меньше, только время от времени. Но у меня появилось много друзей, подруг, знакомых из разных стран. Все пишут, звонят.

Приглашали в Прагу, чтобы отдохнуть, для реабилитации. Но на следующий день после приезда я связался с товарищем, с российским экс-политзаключенным, с которым я был знаком заочно по переписке — и мы вместе пошли на публичное мероприятие, участвовали в марше в поддержку Рожавы. Это Сирийский Курдистан. И там решили устроить акцию — вечер на тему политических репрессий в России и Крыму, начиная с Болотной площади — и до сегодняшнего дня. И из его уст прозвучала такая фраза: «Мы за Болотное дело сидели еще в демократической России, ибо то, что происходит сейчас, после 2014 года — это вообще ужас».

То есть 2014 стал переломным даже для россиян — произошло «завинчивание гаек».

Да.

Много людей пришло на вашу акцию?

Несколько десятков человек. Некоторые из чехов спрашивали, в каком состоянии в Крыму анархистское, антифашистское движение. И приходилось объяснять, что там речь не идет об анархистском движении, там вообще нет политической жизни как таковой. Там как каток проехал — ничего нет.

Автор: Татьяна Матычак

Фото: Роман Шаламов.

Справка: приложение дополненной реальности #PrisonersVoice создается в рамках проекта, который реализует ОО «Интерньюз-Украина» при поддержке Украинского культурного фонда и в сотрудничестве с Центром гражданских свобод и другими партнерами. Проект является частью глобальной акции #PrisonersVoice, который должен привлечь внимание мирового сообщества к украинским политзаключенным, находившимся или до сих пор находящимся в российских тюрьмах, и к нарушению Российской Федерацией международного законодательства прав человека.

Позиция Украинского культурного фонда может не совпадать с мнением автора.