«Я — внучка Марии, убитой 16 июля 1943 года на Волыни, и дочь Здиславы, которая выжила после Волынской трагедии. Я осталась последней из этой семьи. И сегодня я закрываю эту трагическую страницу истории. Я — простила…»

24 февраля 2022 года, когда началась инвазия России в Украину, я не могла просто смотреть репортажи по телевизору. На следующий день после работы я пришла на автовокзал Warszawa Zachodnia, зная, что вскоре к нам начнут прибывать люди из Украины.

Я бывала на вокзале почти каждый день в течение трех месяцев. Показывала дорогу, объясняла расписание движения автобусов, помогала купить билеты, давала мелочь, чтобы оплатить пользование туалетом. Появлялось все больше людей и все больше усталости, испуганных лиц, а иногда и слез. Не спрашивая ни о чем, я раздавала салфетки, бутерброды, воду. Потом стали звучать рассказы. Об изнурительном путешествии из Харькова, о поезде, ехавшем в темноте, о страхе и горящих домах. Вместе с другими людьми, которые, как и я, появились на вокзале, чтобы помогать, я поддерживала приезжих как могла. Спонтанно, с внимательностью и уважением к достоинству, насколько только мы могли понять ситуацию войны и бегства от нее. Потому что мы тоже люди и чувствуем одинаково.

Однажды вечером на вокзале я встретила Людмилу с двумя детьми. Они ехали в Чехию, ждали поезд, который должен был прибыть утром. Мы разговорились. Оказалось, что они с Волыни. Я вспомнила о трагической волынской истории моей семьи. Мы не могли расстаться.

Мы обе чувствовали боль из-за того, что происходило когда-то и что происходит сейчас. Эта история на вокзале сильно повлияла на осознание мной, насколько сейчас важна поддержка украинцев и украинок, когда они спасаются от атак россиян.

Семь человек из Мариуполя, женщины с детьми, с кучей пакетов и сумок с одеждой, едой, игрушками. Все это они собирали по дороге, уезжая в Польшу. В тот вечер, когда я их встретила, я представила, что мой дед, убегая с Волыни с моей тогда 3,5-летней мамой, тоже мог бы собрать сумки и пакеты с вещами. Но дедушка успел взять только пиджак. Никаких документов, никаких фотографий.

Я поняла, что сегодня происходит история, на которую мы можем влиять. Если не будем равнодушными, проявим солидарность и поддержку.

На историю «волынской резни», переселения, операции Висла — на то, что было — я повлиять не могу. Я чувствую отчуждение, скорбь и травму. Я даже не знаю, как выглядела моя бабушка, у меня нет ни одной ее фотографии. Я осталась последней из этой семьи. Пора положить конец этой боли и как-то унять свое сожаление из-за того, что потеряно безвозвратно.

Агнешка с мамой / Фото: Из частного архива

Об этой трагической истории в своей семье я узнала, когда была подростком. Моя мама плакала при любом упоминании о Волыни, она мало об этом говорила. Я знала, что была Моника (старшая сестра моей мамы), которую называли Муся. Много раз я слышала от родителей, что меня должны были назвать так же, как ее. Она погибла вместе с бабушкой где-то возле дома. Они не успели убежать.

Польские жители села Куповальцы были ошарашены нападением в тот пятничный июльский полдень в 1943-м. До того времени они жили в согласии и сохраняли теплые отношения с украинскими соседями. Их уверяли, что им ничего не угрожает.

В дни нападений, резни, грабежей и поджогов домов были и такие украинцы, которые помогали бежать, переправляли через реку, кормили и прятали польских соседей в своих домах или даже в стогах сена.

Василий Ткачук, богатый украинский фермер, несмотря на то, что двое его племянников были в УПА, спас 21 человека. До сих пор точно неизвестно, сколько людей погибло в Куповальцах. Приводят цифру 130, а то и 150 человек. Из рассказов выживших, из записанных воспоминаний следует, что этих людей было меньше. Сколько именно — неизвестно. В селе нет массовых захоронений. Людей хоронили там, где их находили. Вероятно, останки некоторых погибших после войны перенесли на кладбище в Борочиче.

Инфографика: NV

Через 82 года и месяц я еду в Куповальцы (между Гороховом и Берестечком). Административно этого села уже не существует. Сейчас там — Борочиче. Но оказывается, нынешние жители все еще говорят, что живут в Куповальцах!

Благодаря эскизу села 1943 года, созданному несколько лет назад, мне удалось найти место, где стоял дом бабушки и где родилась моя мама. Сегодня там — картофельное поле, которое обрабатывает кто-то из соседнего села. Возле съезда с шоссе в сторону, где стояла хата, растет большой клен. Замечательное дерево. Я прислоняюсь к нему. Немой свидетель истории. На самом деле я хотела бы обнять бабушку, Мусю, мою маму, которая умерла 20 лет назад, и дедушку, который умер в 80-х годах. Такой чудесный августовский жаркий день, с нежным светом и сухой землей. Хочется ходить по этому полю картофеля. Наклоняюсь и нахожу в земле кусочки кирпича и даже черепки. До сих пор не могу поверить, что это могут быть вещи тех лет. Как это возможно? Они просто лежат здесь, их вместе с землей вспахали, перекопали и снова вспахали. В этой земле также могут быть останки, кости убитых жителей Куповалец, в том числе — бабушки и Моники.

Неизвестные люди, которые ищут что-то в поле, вызывают интерес некоторых нынешних жителей села. На велосипеде подъехала Людмила, а за ней — Павел. Мы стали разговаривать о том, что я здесь делаю, о бабушке, о моей маме и этой страшной истории. Павел вспомнил, что у него дома есть карта с довоенным Гороховским уездом, где отмечены и Куповальцы. Он вернулся с картой и со своей 70-летней мамой. Баба Люба, будучи ребенком, слышала о том, что здесь произошло, в воспоминаниях старших людей всплывала история о найденных останках молодой женщины со светлой косой. Людей, которые помнят те времена, уже нет. Есть рассказы о поляках, которые выжили и время от времени появлялись, вспоминая жизнь до того страшного июля — чтобы зажечь свечу под крестом, который увековечивает эти трагические события и людей, которые погибли.

Я спросила бабу Любу и Людмилу об их отношении к эксгумации, к поиску здесь, в этой земле, останков убитых польских жителей этого села. Я добавила, что не хочу искать виновных, выяснять, кто это сделал и как его звали. Это мне ничего не даст. Я хотела бы получить возможность похоронить своих близких. Я не знала, какой ответ ожидать. Но услышала, что если я в этом нуждаюсь и так чувствую, то я должна это сделать, что право на погребение важно и есть у каждого. У всех нас были слезы на глазах.

Также прозвучало, что поскольку мои бабушка и мама жили здесь, то и я — отсюда. Ты наша! Все это происходило, когда мы сидели вместе на траве, перед местом, где стоял бабушкин дом. Где нас угостили вкусными помидорами, колбасой, хлебом и маринованными белыми грибами. Мы говорили о том, что сегодня не должно быть места для ненависти, смерти, войны. Что у нас сложная общая история, что это было, но важно то, что есть сегодня. Я снова и снова слышала, что поляки так помогли и помогают украинцам, что они чувствуют благодарность и что сегодня мы вместе. Я чувствую то же самое.

Агнешка Дея возле дерева в Куповальцах в Украине, август 2025 года / Фото: Michał Przedlacki

Было трудно выезжать. Я ехала туда с опасениями — в частности насчет того, как все это выдержать. А нашла там покой, прекрасные солнечные лучи, зелень и поля. Я смотрела на горизонт, где в зерне прятались те, кому удалось сбежать. Прошла к железнодорожной станции, которая была местом убежища, дороги в Горохов, откуда пути многих людей вели в Польшу. И почувствовала облегчение. Почувствовала, что вернулась к себе. Что это мои Куповальцы, в которые я хочу вернуться. Я — простила.

«Я постоянно думаю о Куповальцах, об этих полях, о дороге, о солнце и свете, о запахе земли… Я чувствовала себя там хорошо и хотела сидеть под тем большим кленом, а потом хотела копать землю руками, и это было как поиск близких, поиск следов», — написала я бабе Любе. Она ответила мне: «Если хочешь и можешь, приезжай к нам. Мне кажется, что мы как семья, Агнеся».