Почему в фильмах об Одессе никогда не показывали украинцев
В сознании советского и постсоветского зрителя закреплялся специфический миф: Одесса как территория смеха и преступления, где не существует украинской памяти, истории, культуры
Одесса в кино предстает не только как город, а как символ, миф и политический конструкт. От Эйзенштейна с его «Броненосец Потемкин» до Бабеля и Жванецкого, советская и российская культура выстраивали «свой» город — революционный, бандитский, смешной, но не украинский.
Город как миф и декорация
Одесса — это всегда больше, чем просто город. Ее история рождена на пересечении моря и степи, ветров и культур, украинской почвы и колониальных проектов империй. Это место, где память встречается с вымыслом, а миф часто затмевает реальность. Когда мы говорим об Одессе, мы говорим не только о географии, но и об образах, которые были созданы вокруг нее — в литературе, музыке, а особенно в кино.
Кино ХХ века сделало из Одессы не просто локацию, а символ. Символ, который на разных этапах служил разным политическим задачам.
Российская пропаганда — сначала советская, а позже и постсоветская — использовала Одессу как экран, на который можно было спроецировать любой нужный нарратив.
В этой системе Одесса существует как «город революции», как «бандитская столица», как «жемчужина у моря» с характерным «одесским юмором», но не как часть украинского культурного поля.
И наша задача сегодня — разобраться, как именно это произошло и что значит вернуть Одессе ее истинное лицо в кино.
Ранние годы кино и ВУФКУ: поиск собственного языка
1920-е годы. Одесса становится одним из главных киногородов Восточной Европы. Здесь работает Всеукраинское фотокиноуправление (ВУФКУ) — уникальный эксперимент, целью которого было создание украинского кинематографа с собственным языком и собственными образами.
Кино ХХ века сделало из Одессы «советский Марсель»
Первым директором Одесской киностудии становится Михаил Капчинский. Его каденция длилась с 1921 года по 1925. И он описывает этот период своей жизни в тексте «У Черного моря», который написал со временем. Именно за время правления Капчинского Лесь Курбас снимает свои первые короткометражные фильмы на киностудии.
Но это так… лирическое отступление.
Фильмы ВУФКУ 1920-х годов были чрезвычайно смелыми: они сочетали авангардные приемы, этнографические мотивы, эксперименты с монтажом. Одесса в этих работах была не колониальной декорацией, а живым пространством — украинским, полифоническим, открытым.
Вендетта Курбаса, Сумка дипкурьера, Ягодки любви, в конце концов Звенигора Довженко, Ливень Ивана Кавалеридзе. Это было время расцвета именно украинского кинематографа. Конечно, в ранних работах были влияния Голливуда, того же Чарли Чаплина. Но кино развивалось, искало свой язык и исконно украинские архетипы.
Большинство фильмов того времени было изъято и уничтожено советской властью из-за изменения идеологического курса коммунистической партии. Поэтому история ВУФКУ оказалась короткой.
Уже в середине 1920-х советская власть централизует кино, и ВУФКУ постепенно превращается в подразделение московской киноиндустрии, а затем вообще исчезает. В то же время, происходит и культурное вытеснение: украинская Одесса исчезает с экрана, уступая место мифам империи.
«Броненосец Потемкин» и миф революционной Одессы
Этапным был 1925 год, а именно Броненосец Потемкин Сергея Эйзенштейна.
Это фильм, который считается одним из самых влиятельных в истории кино ХХ века. Его кадры разбирали на лекциях в Париже, Лондоне, Нью-Йорке. Сцена на Потемкинской лестнице вошла в канон мирового монтажа. Бесспорно Эйзенштейн хорошо знал свое дело и ремесло. Он монтировал аттракцион, который должен был не столько развлечь, как шокировать тогдашнюю публику. И ему это удалось.
Но чем это стало для Одессы? Фильм Эйзенштейна создал грандиозный миф.
По сюжету, действие фильма разворачивается в Одессе в начале ХХ века. Матросы одного из судов, стоящих в Одесском порту, подняли бунт, ведь их кормили едой с червями. Бунт был подавлен, а его идейный предводитель — убит. На похороны собираются жители города, но по ним открывают огонь. Вот, именно они, именно эти кадры на Потемкинской лестнице облетели мир.
Одесса в фильме Эйзенштейна — это «русский город», часть империи, которая становится колыбелью большевизма, а Потемкинская лестница стала сакральным местом культа советского человека.
Здесь нужно понимать также контекст: фильм снят к 20-летию первой русской революции 1905 года. Премьера состоялась в Москве 18 января 1926 года. И это тот самый период, когда на Одесской кинофабрике велась подготовка к съемкам фильма П.К.П, в котором генерал армии УНР Юрий Тютюнник играл карикатуру на самого себя. Это именно тот период, когда украинизация региона активно сворачивалась, а из украинцев массово делали врагов народа. В этот же период на киносцену выходит Беня Крик — советский немой фильм 1926 года снятый режиссером Владимиром Вильнером по мотивам «Одесских рассказов» Исаака Бабеля.
Здесь также стоит вспомнить фильм Шведская спичка Леся Курбаса, поставленный в 1922 году и запрещенный цензором, потому что в сюжете высмеиваются русские. И именно этот фильм, по свидетельству Ивана Кавалеридзе, был одним из факторов обвинения Курбаса… Кстати, именно Бабель переписывал сценарий Джимми Хиггинса, который должен был ставить как кинорежиссер Лесь Курбас. ВУФКУ подписало с ним контракт на эту постановку в 1924 году. Но, как говорится, не сложилось потому, что Курбаса постепенно уже зажимала советская цензура.
Стертая украинскость: советская стратегия
После 1930-х годов Одесса в кино окончательно перестает быть украинской. Советская пропаганда сознательно стирает национальный контекст. Город показывают как космополитический порт, как «веселую южную Вавилонию». Смешение языков и подстройку их под российские лекала подают как новый одесский «язык». Каждый, кто считает себя патриотом города, скажет: «Я знаю еще одесский язык», чтобы это ни значило.
Это конечно было частью более широкой стратегии.
На самом же деле так называемый одесский «язык» был инструментом подчинения. Из него сделали главный «одесский бренд» в кино и литературе, превратив в карикатуру, в которой все национальные голоса были подчинены «русскому нарративу».
Такой «одесский язык» стал удобной формой, чтобы скрыть многокультурность города и одновременно навязать русский, как язык доминирования, где смех и шутка работали как маска ассимиляции. Другие же — просто выполняли роль обслуживающего персонала: тетки с Привоза, веселого хохла в порту, врага народа и так далее.
Украинская идентичность нежелательна, потому что напоминает, что Одесса — не только порт империи, но и город украинской революционной традиции и культуры.
Криминальная Одесса: миф «блатной столицы»
В то же время формируется еще один устойчивый экранный миф — Одесса как город воров, контрабандистов, веселых аферистов. Это была своеобразная «альтернатива» революционной героике Эйзенштейна: если в 1920-х Одесса ассоциировалась с борьбой против царизма, то уже чуть позже, не без влияния фильма Беня Крик и Исаака Бабеля, город превращается в полусказочное пространство «бандитской романтики».
В комедиях и приключенческих лентах советского периода проступает специфический «одесский колорит» — но этот колорит целиком построен на русском жаргоне, с примесями криминального лексикона и псевдоеврейских интонаций.
В этих фильмах Одесса предстает не как живое урбанистическое пространство с собственной историей, а как театральная сцена для бесконечных авантюрных сюжетов и соцреалистических зарисовок о жизни советского человека.
Улицы, дворы и порты Одессы превращались в декорации, где живут «веселые мошенники» — сообразительные, хитрые, всегда с ироничной репликой наготове. Все это создавало образ города как «советского Марселя» или даже «Гаваны за Железным занавесом». Зрители должны были узнавать в Одессе пространство, где преступность сочетается с юмором, а криминальный мир романтизируется.
Этот образ постепенно выходит за пределы кино и становится частью более широкой массовой культуры СССР. «Одесский юмор» превращается в культурный бренд. Но важно подчеркнуть: этот бренд был сконструирован по русским лекалам и полностью вытеснил другие голоса города. Он подчеркивал «многонациональность» Одессы, но лишь в декоративном смысле.
Таким образом, в сознании советского и постсоветского зрителя закреплялся очень специфический миф: Одесса как территория смеха и преступления, где не существует ни украинской памяти, ни украинской истории, ни украинской культуры. Этот город вроде бы веселый и колоритный, но на самом деле лишенный собственного голоса. И именно в этом была одна из главных побед имперской пропаганды.
Российская ностальгия 2000-х: сериал «Ликвидация»
В постсоветское время эта линия лишь усиливается. В 2000-х годах выходит сериал Ликвидация, который стал настоящим хитом. Это рассказ об Одессе 1940-х — городе криминала и «настоящих мужиков». В основе сюжета лежит борьба советской власти против бандформирований в Одессе после Второй мировой войны.
Но давайте посмотрим внимательно: в этом сериале Одесса снова исключительно русская. Город показан как «жемчужина русской культуры», как пространство, где царит «великая отечественная ностальгия».
Для российского зрителя это был идеальный сюжет: город, где всегда было «по-русски весело», где нет украинского контекста, где история подана с точки зрения победителей. И этот миф активно экспортировался наружу — на фестивали, в телепрокат, в международные дистрибуции.
Феномен Ликвидации заключался в том, что он не только закрепил старые советские клише, но и модернизировал их, сделав привлекательными для нового поколения зрителей. Стильная картинка, харизматичные актеры, атмосфера послевоенного нуара — все это захватывало и создавало ощущение, будто мы смотрим «большое искусство». Но за этой эстетикой скрывалось главное: идеологическое воспроизведение мифа о «русской Одессе». Сериал работал на нескольких уровнях: он отбеливал советскую власть, показывая ее как единственную силу, способную «навести порядок». Не менее важно и то, что «Ликвидация» стала медийным экспортом: сериал показывали далеко за пределами России. Это уже была не украинская Одесса, даже не советская в узком смысле, а отшлифованный продукт «русского мира», который подавал город как «общее наследие» России и мира. Так Одесса на экране окончательно закреплялась не как украинский южный центр, а как «экзотическая провинция» имперской культуры.
Ликвидация работала по тому же механизму, что и современные российские фильмы и сериалы о войне. Она брала исторический период, травматичный и сложный — Одессу после 1945 года, город руин и голода, город вернувшихся фронтовиков и подпольных банд — и превращала его в зрелищную арену для имперского нарратива. Точно так же сегодня российская индустрия снимает десятки проектов о «спецоперации», о Донбассе, о «защите отечества», об СВО и так далее. Там тоже есть харизматичные «свои» герои типа Брата Балабанова, там тоже стирается локальный контекст, там тоже на первый план выходит картинка «порядка, который приносит Москва».
Как и Ликвидация, новые военные сериалы создают ощущение высокого качества, стилизации, «правдивой» реконструкции. Они апеллируют к ностальгии, к ощущению «своей истории», которую надо помнить. Но за всеми этими эстетическими слоями скрывается одна и та же функция — легализовать насилие империи, представить российское присутствие как единственное легитимное, вытеснить местные голоса. И если в советских фильмах и сериалах украинцев или просто не существует, или они выставлены комичными или враждебными, то в новейших военных лентах украинцев показывают уже открыто как «нацистов» или «врагов». Механизм тот же — только риторика стала жестче.
И именно поэтому Ликвидация выглядит сегодня не невинной ностальгией, а своеобразной подготовкой к нынешней войне. Она натренировала зрителя воспринимать Одессу, да и шире Украину, как территорию российской истории, где не существует украинского права на собственный голос. Этот экранный миф стал фактически фундаментом для современной пропаганды, оправдывающей агрессию и оккупацию.
За почти сто лет выстроилось четыре основных линии нарративов:
1920-е — Одесса революционная.
1950−60-е — Одесса приключенческая и историческая. Конечно, в этот же период присутствовали фильмы, которые изображали жизнь советского человека в классическом соцреалистическом ключе, но это тема для отдельного разговора.
1970−80-е — Одесса юмористическая.
2000−2010-е — Одесса криминальная и ностальгически-российская.
Броненосец Потемкин (1925, реж. Сергей Эйзенштейн) — культовый советский фильм, благодаря которому мир запомнил Потемкинскую лестницу как символ революции.
Беня Крик (1927, реж. Владимир Вильнер) — лента по произведениям Исаака Бабеля, романтизировавшая образ одесского криминала. Главный герой — мифологизированный бандит, который превратился в икону советского «одесского колорита».
Неразлучные друзья (1953, реж. Василий Журавлев) — легкая советская картина о пионерах, которые поднимают затонувший корабль. Одесса здесь изображена как «город приключений» — детских, беззаботных и полностью оторванных от реальности.
Интервенция (1968, реж. Геннадий Полока; вышел на экраны в 1987 году) — историческая драма с элементами мюзикла, события которой происходят в Одессе во время интервенции 1919 года. Город снова подан как место столкновения «врагов революции» и советской власти.
Улыбка Бога, или Чисто одесская история (2008, реж. Владимир Алейников) — комедийная лента, эксплуатирующая «одесский юмор» и клише о «веселом южном городе». Типичный пример поздней российской эксплуатации мифа о «столице шуток».
Ликвидация (2007, реж. Сергей Урсуляк, сериал) — один из самых известных российских сериалов об Одессе. Показывает город 1946 года как криминальную столицу, где советская власть «наводит порядок». Украинских сюжетов или персонажей здесь практически нет.
Огни притона (2011, реж. Александр Горнов) — драма о владелице борделя в Одессе конца 1950-х. Фильм подпитывает образ «криминальной Одессы», где нет места ни украинскому языку, ни украинскому культурному коду.
Одесский пароход (2019, реж. Сергей Урсуляк) — телефильм по мотивам произведений Михаила Жванецкого. Премьера состоялась на канале «Россия 1». Очередная романтизация «одесского юмора» как сугубо российского феномена.
Этот список демонстрирует, как российские и советские фильмы десятилетиями формировали устойчивый набор мифов об Одессе: революционная, бандитская, криминально-романтическая или юмористическая. И почти всегда — без украинского голоса.
Остановимся же на последнем.
Одесский пароход. Что это такое?
Михаил Жванецкий стал одним из символов советской и постсоветской Одессы, но его образ тоже работал в рамках имперского конструкта. Он строил свои монологи на «одесском юморе» — интонациях, которые считались уникально «одесскими», своеобразный «голос города».
В 2019 году на российском телевидении вышел фильм Одесский пароход. Фильм подавался под соусом «ностальгия по настоящей Одессе» — городу юмора, ярких характеров и «мудрой иронии», которую олицетворял Жванецкий. На самом же деле он продолжал ту же традицию, что и советские проекты, — показывать Одессу исключительно сквозь русскоязычную призму, без контекста ее многокультурности, сведенной к карикатурным «одесским типажам». Лента снова подкрепляла имперский миф: Одесса как «жемчужина русской культуры» и «столица юмора», якобы существующая только в российском культурном поле.
Одесский пароход (2019) стал современным примером использования одесского мифа в пропагандистских целях. Он якобы чествовал творчество Жванецкого, но одновременно цементировал картинку Одессы как русскоязычной и «исконно советской».
Международная картинка: как Одессу продавали миру
Одесса в советском и российском кинематографе была собрана из обломков разных жанров и стилей, но всегда — под одним углом зрения, имперским. Благодаря Эйзенштейну мир узнал о Потемкинской лестнице — монументальном символе революции, вырванном из местного контекста и возведенном в ранг всемирного мифа. Благодаря советским комедиям массовое сознание запомнило «одесский акцент» и бесконечные «еврейские анекдоты», которые со временем стали чуть ли не официальным брендом города, хотя сами одесситы, особенно украинцы, часто не узнавали себя в этой карикатурной маске. А уже в постсоветские времена телевизионные сериалы добавили еще один слой: «бандитский колорит» Одессы — город преступных группировок, харизматичных мошенников и находчивых аферистов.
Все эти образы были тщательно сконструированы и закреплены десятилетиями пропаганды, чтобы утвердить имперский нарратив: Одесса как «окно России в Европу», как «южная жемчужина» русской культуры, как пространство, где украинский голос якобы никогда не звучал. И этот миф работал и работает сейчас на удивление эффективно: его переняли не только советские и российские зрители, но и мировое киносообщество, которое десятилетиями воспринимало Одессу исключительно сквозь эти образы.
Кино всегда было инструментом борьбы за память.
Одесса в российском и советском кино — это пример того, как город можно превратить в декорацию для чужой идеологии. Одесса стала не столько художественным образом, сколько политическим инструментом.
Добавлю два финальных предложения:
Именно поэтому возвращение Одессы в собственное украинское культурное пространство является не только вопросом искусства, кино в частности, но и вопросом исторической справедливости. Чтобы восстановить истинное лицо города, необходимо создавать новые образы Одессы — свободной, многоголосой, украинской.
Больше смотрите в подкасте Шоста студія
