Спасенный из ада на вертолете. История защитника Азовстали, чудом оставшегося в живых

Когда началась полномасштабная война, боец полка Нацгвардии Азов с позывным «Мольфар» оборонял Мариуполь. У 27-летнего парня из Прикарпатья к тому времени уже было за плечами 8 лет службы на Донбассе. Потому в Мариуполе, который россияне три месяца беспощадно бомбили и обстреливали, он стал начальником связи штаба обороны города.

В середине марта «Мольфар» получил тяжелое ранение. И впоследствии рискнул вместе с ранеными товарищами по оружию эвакуироваться из осажденного города единственным доступным, но очень опасным способом — на вертолете. Этот вылет стал первой успешной операцией по вывозу украинских бойцов из мариупольского завода Азовсталь.

НВ встретился с бойцом Азова, который сегодня, спустя три месяца после спасения, находится на лечении в Киеве. Его рассказ о себе и войне редакция публикует в форме монолога от первого лица.

От Революции Достоинства до войны на Донбассе

До войны [2014 года] я был студентом и участвовал в Революции Достоинства. С ее началом я оказался в составе студенческой Свободы. Но тогда их франковский филиал не был таким активным, как мне бы хотелось. И я познакомился с ребятами из [организации] Патриоты Украины, с которыми с тех пор сотрудничал. Мне нравилась позиция организации во время самой революции и их активные действия. Когда началась война, я как раз заканчивал учебу и подал документы на поступление в полк Азов. Меня очень долго не брали, потому что не имел военного опыта и не служил. И это затянулось — мне сказали ждать. После того как уже случился Иловайск [окружение украинских сил русскими], стало понятно, что эта история надолго. Тогда меня взяли в состав Азова, который в то время еще был батальоном. Так я и попал к ним вместе с побратимами из Патриоты Украины.

Моя служба началась в артиллерии. Сначала это был минометный взвод, потом мы расширились до батареи, после которой появилась ствольная артиллерия. До 2016 года я был в артиллерийских подразделениях, а потом перевелся в первый батальон и с тех пор работал в пехоте. Затем, когда друг «Редис» [Денис Прокопенко] стал командиром полка [Азов], мне предложили занять должность начальника связи отдельного взвода специального назначения. И с 2017 года я его занимал.

Наш пункт постоянной дислокации был в городе Мариуполь и вне его. Но полк выполнял задачи по всей линии ООС [Операции объединенных сил на Донбассе, ранее АТО — антитеррористическая операция]. Были и большие выходы, такие как Светлодарская дуга в 2019 году, когда мы в составе батальонно-тактической группы выходили на передовую, и специфические задачи, как контрснайперская и контрдиверсионная борьба по всей линии столкновения. Абсолютно во всех горячих точках ООС-АТО.

Начало полномасштабной войны

Я очень хорошо помню начало. Но у меня очень размыт конец того дня по той причине, что 24 февраля началось и дальше все тянулось как сплошные две недели. Утром мне позвонил по телефону начальник штаба и сказал, что все началось: «Подъем и поехали». Я сначала не поверил и подумал: «Да нет, не может быть». Затем проверил новости и увидел, что это действительно началось. Я быстро собрался и сразу же по прибытии на наш командный пункт в Юрьевке, где мы дислоцировались, получил задание ехать с командиром на центральный командный пункт штаба Мариуполя. И с этого времени территорию города я не покидал.

Я был назначен начальником связи штаба обороны Мариуполя. Мы занимались тем, что обеспечивали связь всех организмов, работавших на то, чтобы сохранить город и обеспечить оборону.

В обороне участвовало большое количество подразделений из разных силовых структур: пограничная служба, Вооруженные силы, Национальная гвардия (НГУ), и часто это были даже разные подразделения в этих структурах. Например, у пограничников был как 23-й отряд морской охраны (это как моряки-пограничники), так и обычные сухопутные пограничники. У Вооруженных сил была как мариупольская бригада ТРО, так и 36-я и 56-я бригады. И так же было несколько частей НГУ. Вокруг города расположили блокпосты, на которых несли службу представители совершенно разных частей. Поэтому нужно было как-то все эти организмы объединить в единый, чтобы он был эффективен для нормального выполнения задач.

Это удалось сделать благодаря слаженной работе. Все понимали, что от того, насколько будет хорошее взаимодействие, зависит и итог. Поэтому все работали на это и, следовательно, был результат. Было очень тяжело с технической составляющей: мы очень быстро оказались в окружении и не имели возможности получать дополнительное имущество. А оно при постоянных артналете и ударах авиации часто уничтожалось. И потому приходилось придумывать разные вещи. Но в принципе с задачей справились.

Быстрое окружение

Мы поняли, что будем в полном окружении ориентировочно 26 февраля. Тогда наш начальник разведки доложил, что колонна противника прошла Мелитополь, двигается в сторону Бердянска, и через два дня мы будем в полном окружении.

Мы сначала рассчитывали, что противник прорвется и попытается обойти нас с севера, чтобы закрыть этот котел. В натовской структуре MDMP [процесса принятия военного решения] всегда штаб разрабатывает COA — наиболее вероятные, наиболее отрицательные и наиболее положительные для нас [сценарии развития событий]. И один из наших наиболее вероятных [сценариев], как мы считали, было то, что произойдет прорыв между участком фронта Мариуполь и Волноваха — противник обойдет нас с севера и так закроет котел. Мы на это рассчитывали. Но очень сильно сыграл роль прорыв из Крыма. Мы не ожидали, что с такой скоростью войска [с полуострова] подойдут на западные границы города Мариуполь.

Насколько я знаю, была попытка деблокировать город со стороны 503-го отдельного батальона. Но она не была успешной, потому что их сил было недостаточно, и у них не было достаточно разведданных. То есть они не получили информацию о количестве противника. Никто не ожидал, что такие большие силы врага подойдут из Крыма так быстро.

Тяжелое ранение

Для меня все события, начиная с 24 февраля и до дня, когда я получил ранение, — как один день. Ты постоянно работаешь, не было какого-то графика, когда спишь с 8 до 6, или еще что-то. Ты работаешь-работаешь-работаешь, два дня без сна. Потом тебе говорят хотя бы час поспать. Ты засыпаешь. А потом тебя будят, потому что опять что-то случилось. И так постоянно. Когда было свободное время, тогда и спал. Так очень быстро сбивается график, и ты не понимаешь вообще, это день или ночь, и что происходит. Потому у меня в голове все было как один день. Но уже дальнейшие события я более-менее по датам понимаю.

Ранение я получил в середине марта. Это был авиаудар. Мы собирались в город, чтобы обеспечить одну из точек, держащую связь всего города. Это была критическая точка: нужно было доставить горючее, чтобы работали генераторы и обеспечивали работу аппаратуры, и отвезти ребятам еду. Мы как раз собирались на территории завода Азовсталь.

Все произошло очень быстро: я просто подходил к машине и понял, что падаю. Лишь когда я опустил голову вниз, то увидел, что моя нога уже на 90 градусов, и потому я на нее не могу опереться — просто падаю на землю. Дальше были еще три авиаудара. В общей сложности пара бомбардировщиков сбросила четыре [авиабомбы ] ФAБ-250 в ту точку. Но мне очень повезло. Я упал между путями, которые меня закрыли от осколков. От автобуса, стоявшего в 30 м от меня, остался только кратер, то есть вообще ничего. Его разнесло полностью.

Тогда я получил ранение и, насколько мне известно, еще два человека неподалеку в другом месте, где упала бомба. Но из моего подразделения со мной был сержант, который мне помогал потом эвакуироваться, — он получил только контузию, без ранения.

Операция и путь на Азовсталь

Мне повезло: тогда еще работал военный госпиталь № 555 Мариуполя. Поэтому когда закончились авиаудары, я по рации вызвал эвакуацию. Был полностью в сознании. За мной приехали побратимы, доставили в больницу и меня тогда прооперировали.

Врачи проделали очень большую работу: у меня было проникающее ранение живота и сломанный таз — и меня прооперировали достаточно качественно. Потому что после того, как меня эвакуировали, туда уже больше никто [из медиков] не влезал, никто не трогал. За это большое спасибо мариупольским врачам.

На следующий день после операции я проснулся — все было окей. Я еще отходил от нее, но удивился, что уже был в коридоре. Мне было странно и непонятно почему. Потом понял, что больница полностью забита людьми, было очень много раненых. В середине следующего дня был нанесен авиаудар по бассейну Нептун, который находился недалеко от 555-го госпиталя. В нем скрывались многие мирные жители. И в результате этого авиаудара очень большое количество населения получили ранения, были погибшие. Поэтому они начали прибывать все в ближайшую больницу, то есть в наш госпиталь. Там начали оказывать медицинскую помощь, и очень быстро, буквально через полчаса, был нанесен авиаудар по самому госпиталю, — бомба упала прямо возле здания. Врач мне рассказал, что в операционной было 4 гражданских — все они погибли. Некоторые врачи получили ранения, контузии.

На следующий день мы решили эвакуировать госпиталь, потому что он уже был непригоден для работы. И тогда часть раненых вывезли на завод Ильича, а часть на Азовсталь. Меня эвакуировали на последний.

Опасная эвакуация

Госпиталь развернули в большом защищенном бункере. На момент, когда я прибыл, он был загружен: уже было больше сотни раненых. Врачи организовали небольшую операционную, в которой проводили минимальные операции, чтобы стабилизировать людей. Так как у меня было тяжелое ранение, то есть, я не мог ходить и не был вообще мобилен, меня положили на кровать и просто делали перевязки и капельницы. Тогда еще медикаментов хватало.

Так я пролежал несколько дней. Однажды вечером зашел ко мне в комнату командир и сказал, что завтра утром, вероятно, будут вертолеты нас эвакуировать из города. Он спросил меня, согласен ли я на эвакуацию, потому что это довольно опасное дело. Я тогда понимал, что мы долгое время в окружении, у противника сильное ПВО, и вероятность того, что вертолеты долетят до нас была достаточно мала. А того, что мы вернемся, вообще невелика. Но я согласился. Командир сказал, что меня, как офицера управления, должны вывезти для того, чтобы мы потом смогли продолжить работу за пределами города, в случае плохих сценариев. Мы согласились.

Я долго не верил, что будет эвакуация. Потому что первые вертолеты мы ожидали гораздо раньше — еще когда я был в строю. Еще недели две до этого мы ожидали вертолеты: у нас была большая проблема с противотанковыми средствами и средствами связи. И потому мы их ждали. Нам сообщили, что вертолеты уже вылетели, на заводе их ждали отметки. Но мы подождали еще два часа и нам сообщили, что вертолетов не будет. У нас не было информации, долетели ли они, или их сбили, или операцию отменили. Поэтому когда мне сообщили, что вертолеты [для эвакуации ] будут — я до последнего не верил. Даже когда нас в 4 утра подняли и вывезли на завод на место посадочной площадки.

Вертолеты должны были быть в 6 утра, а мы приехали туда в 5 часов. Но они опоздали и прилетели в 6:40. Час и 40 минут мы просто пролежали в машине на открытом воздухе, ожидая их. И я очень хорошо помню этот час и 40 мин по той причине, что за это время было 4 авианалета и четыре артобстрела. Мы просто лежали и слышали, как подлетает авиация, и не понимали, куда она сейчас ударит: оп! [ударило], — ага, не по нам, уже хорошо. И так просто лежали и ждали. Потом начинается артобстрел и над тобой летают снаряды: они стреляют то по городу, то по заводу, и ты ждешь, когда куда упадет снаряд. Поэтому даже когда мы услышали, что вертолеты подлетают, я думал, что нас просто уничтожат на месте посадки.

Но ничего, вертолеты сели, выгрузили дополнительное снаряжение, которое нам привезли, погрузили нас, мы взлетели. А дальше был час «американских горок», как я их называю. Я каждую секунду пережил как отдельную жизнь. Пилоты действительно совершили очень большое чудо и великое дело — не знаю, как это назвать. Потому что мы летели с очень большой скоростью и очень низко. Я помню, что мы огибали полностью рельеф, и это было просто нечто удивительное. И когда вертолет сел в Запорожье на дозаправку, я просто не поверил. Мне сказали, что мы уже в Запорожье и все хорошо. Я такой: «Ого». И когда мы дальше полетели и нас привезли в Днепр, выгрузили в скорую, я не мог поверить своим эмоциям, что мы выбрались из этого ада.

Не знаю как описать ощущения, с которыми я садился в вертолет. Просто понимал, что это шанс, который мне дается. Это та история, когда тебе дают возможность, и ты можешь рискнуть или нет. И, соответственно от этого, ты рискнешь или нет, будет зависеть твоя дальнейшая судьба. Мы сделали этот выбор еще вечером, поэтому возвращаться уже не было вариантов. Я просто понимал, что так нужно.

Это была первая эвакуация из Азовстали. Было два вертолета. В моем — 8 человек. Никто вообще не верил, что удастся. Но тогда удалось и все поняли, что план работает. Потом уже последовали операции.

Неожиданное спасение

Нас обстреляли, кажется, когда мы пролетали над Запорожской области на границе позиций противника и наших. Там, кажется, был стрелковый обстрел. Но повреждения вертолет не получил.

Они, наверное, первый раз просто были озадачены и не могли также поверить, что сюда долетели [украинские] вертолеты. Скорее всего, они подумали, что это что-то ихнее. Потому что в день моего ранения, например, вражеская авиация совершила 100 вылетов. То есть было 100 авиаударов только по городу Мариуполь. И это происходило не только тогда: таких вылетов было как минимум 50 практически каждый день, начиная с 10 марта. Они поняли, что у нас ПЗРК нет, поэтому чувствовали свою безнаказанность и уничтожали город. Они били как по гражданской инфраструктуре в центре, где не было вообще военных (например, по Драмтеатру, по больницам), так и просто по заводам. У противника было такое количество авиавылетов и сброса бомб, что они просто все подряд бомбили, не выбирая. Поэтому, скорее всего, противник думал, что это их вертолеты. Они не могли поверить, что это наши.

После успешной эвакуации была радость, что все удалось. Я наконец-то точно понимал, что со мной все будет хорошо, что здесь нормальные медики в [днепровском госпитале] Мечникова, и все будет окей. А потом, когда меня уже прооперировали в Мечникова и я более-менее отошел, то следующее, что меня интересовало: а что там с ребятами? Мне хотелось помочь побратимам, потому что там осталось очень большое количество друзей, с которыми я прожил 8 лет жизни. И это очень хорошие друзья.

Братья по оружию

В Азове есть побратимство. Мы всегда были большой семьей, поддерживали друг друга. Ты всегда понимал, за что воюешь: была цель, а вокруг были такие же идейно мотивированы люди, как ты. Мы понимали, зачем здесь и какие задачи мы выполняем. Потому это всегда дает толчок для работы: нет времени опускать руки, потому что ты понимаешь, что нужно действовать.

Мне известно, что сейчас [эвакуированные в мае на неподконтрольную Украине территорию] побратимы из Азовстали находятся в колонии. Опять же, есть информация не обо всех. Но то, что я знаю, они там находятся, и в принципе все.

Мне нужно долечиться и дальше буду возвращаться в строй, работать. Надо побеждать. Я понимаю, что единственный способ действительно вернуть моих собратьев, находящихся в плену друзей — победить в этой войне и вернуть территории. Я хочу в свой Мариуполь вернуться и увидеть Азовское море. Потому будем работать над победой.