«Сейчас будем расстреливать». Мужчина рассказал о жизни на оккупированной Херсонщине и гибели жены, которая закрыла ребенка от обломков
Елена со старшей дочерью (Фото: БФ Дети Героев)
Когда началось полномасштабное вторжение, семья Мартынчук решила эвакуироваться к теще в село Рыбальче Херсонской области, которое казалось им безопасным убежищем. Однако именно там погибла Елена.
Вскоре после того, как Мартынчуки переехали в Рыбальче, в село пришли российские солдаты, которые постоянно терроризировали местных жителей. Семья прожила в таких условиях несколько недель, но ситуация все ухудшалась, поэтому Мартынчуки решились выехать на подконтрольную Украине территорию.
17 апреля, за несколько дней до запланированного отъезда, в их дворе прогремел взрыв. Он мгновенно обесточил дом и в полусознательном состоянии в полной темноте Александр услышал, как его жена Елена крикнула, чтобы он с тещей забрал детей в подвал. Елена накрыла своим телом их сына Назара, а сама получила травмы, несовместимые с жизнью. Мужчина остался один с двумя детьми, но впереди семью ждал еще ряд сложных испытаний.
Как семья пережила потерю и как сложилась их жизнь дальше, рассказывает муж Елены Александр.
Александр
«Они были настолько зазомбированы, что не было смысла что-либо объяснять»
24 февраля в селе воцарился хаос — люди массово бросились в очереди за горючим. Мы с семьей — я, моя покойная жена и двое детей — решили поехать к теще в соседнее село, расположенное ближе к морю. Тогда нам казалось, что там будет безопаснее. В течение двух недель мы все держались, надеясь, что врага не подпустят так близко и что этому безумию наконец-то наступит конец.
Мы, местные, в течение двух недель несли дежурство в селе. В начале марта российские военные зашли в село и постепенно начали терроризировать местных жителей. Они запрещали передвижение, постоянно останавливали людей, проводили проверки, просматривали телефоны и задавали абсурдные вопросы: «Где нацисты», «Почему ты знаешь русский язык?» и тому подобное.
В селе Рыбальчем, куда мы с женой и детьми приехали к теще, жившей неподалеку от школы, ситуация становилась все опаснее. Именно в здании школы разместились первые российские солдаты. Мы постоянно обдумывали, как выбраться из этого ада, ведь военные регулярно приходили к нам домой с допросами.
Сначала я пытался объяснить им, что они ошибаются, что у нас все хорошо и их присутствие здесь не нужно. Однако они свято верили, что мы «загипнотизированы» и «запуганы». На самом деле именно российские солдаты и офицеры были настолько зазомбированы, что любые объяснения не имели смысла. Они постоянно патрулировали территорию вокруг школы, а их количество постоянно росло.
«Елена хотела, чтобы мы прежде всего спасли детей»
Мы прожили в селе до 17 апреля и уже планировали через несколько дней выехать на свободную территорию. Но в ночь на Вербное воскресенье, около 11 часов, во дворе произошел мощный взрыв.
Моя жена Елена вместе с нашим восьмимесячным сыном уже легли спать в комнате. Взрыв мгновенно обесточил дом, и в полубессознательном состоянии я услышал ее крик: «Берите детей в подвал!». Мы с тещей бросились хватать малышей и быстро отнесли их в безопасное место. Елена осталась в комнате.
Когда я вернулся к ней и посветил фонариком, перед глазами предстала страшная картина — она была вся в крови. На покрывале темнели сгустки ее крови и куски плоти…
Елена пыталась самостоятельно перевязать раны, чтобы остановить кровотечение. Мы с тещей бросились помогать, туже затягивая повязки. Она же лишь спокойно, тихим голосом сказала: «Мама, мне не больно…»
«Силы покидали жену, а я был не в состоянии ее спасти»
Мы в панике начали звонить всем — друзьям, знакомым, родственникам — в поисках кого-то, кто решился бы отвезти нас в районную больницу. Но никто не решался рискнуть, ведь действовал комендантский час, и могли стрелять без предупреждения. Единственной надеждой была скорая помощь.
Наши с тещей автомобили тоже не могли помочь — от них остались только обгоревшие кузова.
Сосед, пожилой мужчина, согласился отвезти нас в больницу, но каждая минута стоила жизни. Мы теряли время, а с ним и Елену.
Когда мою полуживую жену переложили в карету скорой помощи, она начала слабеть. Я умолял врачей: «Делайте что-то! Она должна жить! Она молодая, она не может просто так умереть!»
Медики пытались ввести лекарства, но не могли — то ли вены вздулись, то ли они не имели достаточного опыта. Лена едва слышно прошептала: «Саня, меня покидают силы…»
И все… Я кричал, умолял, требовал спасти ее, но врачи лишь покачали головами. Они сказали, что шансов не было. Взрыв оторвал ей одну ногу, а другая держалась только на куске кожи… Были повреждены основные артерии, и кровотечение остановить было невозможно.
В 12 ночи я уже ехал обратно к детям — без Елены… Врачи констатировали ее смерть из-за критической потери крови.
«Российский снаряд отобрал у меня жену»
Позже стало понятно, что во двор попал российский снаряд с кассетным боеприпасом. Одна из кассет пробила стекло в окне, ударилась в портрет жены, висевший на стене, разрезав его пополам, а осколки посекли Елену.
В этот момент в комнате вместе с ней был наш маленький сыночек. Она закрыла его своим телом… Он остался невредимым.
В ту ночь мы пошли к родственникам — оставаться в разбитом доме было невозможно. Автомобили также были уничтожены.
Утром я пытался вернуться, чтобы забрать хотя бы какие-то вещи, но российские военные не позволили мне войти. Они пытались скрыть следы обстрела, собирая все улики от снарядов.
После похорон жены я не мог прийти в себя. Я не знал, что делать и как дальше жить… Вообще, жить не хотелось. Но у меня остались двое маленьких детей — восьмимесячный Назарчик и двухлетняя Аминка. Они были единственной причиной, почему я еще держался.
«Они вывезли нас на казнь и сказали прощаться»
В это время ситуация в селе становилась все хуже и хуже. Российские солдаты начали еще больше терроризировать местных. Мужчины в возрасте от 18 до 55 лет могли исчезнуть просто за то, что пошли в магазин. Некоторые возвращались через несколько дней избитыми и запуганными, а некоторые — не возвращались вообще.
Я понимал, что меня может ждать то же самое. И вот, однажды, когда я шел по улице, возле меня остановилась машина. Российские военные вышли, не сказав ни слова, накинули на голову мешок, скрутили руки, ударили в живот и отвезли в подвал.
А там был настоящий ад. В помещении сидели мужчины с мешками на головах, многих били и пытали. Некоторые находились там уже давно. Это были обычные люди, просто мужчины в возрасте от 18 до 55 лет. Но над ними жестоко издевались, не имея никакой причины, чтобы так себя вести.
Меня били, кололи ножом — и все это время на голове оставался мешок. Я не видел своих палачей, только чувствовал боль и унижение. У них был местный куратор, но кто именно — мы так и не узнали. Мы знали только одно: он был из нашего села. Это стало очевидным, когда после изъятия наших паспортов они уходили куда-то, а потом возвращались и уже знали о каждом из нас — кто мы, чем занимаемся, где живем.
В конце концов нас вывели из подвала, посадили в машину и вывезли за село. Там они еще немного поиздевались, а потом сказали: «Прощайтесь, сейчас будем расстреливать». Мы стояли, не зная, что будет дальше. Но вдруг они сняли с нас наручники и сказали, что через некоторое время мы можем подниматься.
Некоторые ребята были настолько напуганы, что, когда смогли наконец поднять головы, не понимали, где они. Они умоляли не убивать их… В их глазах был настоящий ужас. Нас отпустили, но много других мужчин осталось там, в подвале, и что с ними произошло — неизвестно.
Тогда я понял: я должен спасти своих детей. Я должен сохранить хотя бы частичку Елены. Она не должна исчезнуть навсегда.
Я принял решение и взял на себя риск — вывезти детей через десятки вражеских блокпостов. Дорога была чрезвычайно тяжелой. Почти неделю мы жили в машине. Было адское лето, жара истощала, дети плакали… Но мы выдержали.
И наконец — мы были дома. В родной, свободной Украине.
Я никогда не забуду этого ощущения — когда вдыхаешь воздух и он наполнен свободой.
