Позывной «Тайфун». Интервью жены погибшего на Донбассе капитана ВСУ Владимира Кияна
Украинский военнослужащий Владимир Киян погиб во время одной из операций на Донбассе 3 сентября 2015 года. Его жена, Ольга, вспоминает о муже, рассказывает об их сыне и ставит под сомнение официальную версию гибели.
НВ публикует заключительный материал спецкорреспондента Ирины Лопатиной о женах украинских героев.
Владимир Киян, капитан ВСУ, погибший на Донбассе
-К огда началась история с Крымом, Владимир сказал, что надо возвращаться в армию и что-то делать, потому что дальше так не может быть. Он пошел в нашу бригаду [80-я отдельная десантно-штурмовая бригада, базирующаяся во Львове — Ред.]. Но вот пример, чтобы вы понимали уровень подготовки каких-либо отдельных инстанций в армии: когда к тебе приходит кадровый военный и говорит «Я хочу к вам, возьмите меня, пожалуйста», а ему отвечают: «Мы не можем найти ваше личное дело», — он идет во второй раз, ему говорят то же; третий — то же. В конце концов, мы с ним поговорили, и он говорит: «Оля, ты понимаешь, что я — кадровый военный, меня призовут все равно, когда они наведут порядок с бумагами. Поэтому лучше я пойду туда, куда я выберу».
Жительница Львова Ольга Киян говорит, что тогда, в начале войны на Донбассе, даже не осмелилась возражать своему мужу Владимиру в его желании идти на фронт. Он сам из семьи военных — его дедушка был артиллеристом, отчим также военнослужащим, мать — санинструктором. Ольга выбирает именно слово «болел», чтобы описать его увлечение военным делом.
Сам Киян выучился на артиллериста, был в Ираке в составе миротворческих операций — там он увидел организацию войск НАТО. Но когда он вернулся, то в украинской армии он наблюдал такой же, как говорит Ольга, «советский совок». Поэтому мужчина уволился из Вооруженных сил и занимался бизнесом. На момент начала оккупации Россией Крыма Владимир был военным в запасе. Жена Ольга говорит, что когда он решил пойти воевать, она до конца не понимала, куда его отпускает:
— У меня тогда даже мысли не появлялось, чтобы ему отказать. Надо было просто знать Володю, — если он решил, то в принципе, какие бы аргументы в пользу иного решения ты не доказывал, он так решил. И если он решил — значит, так и будет.
Сначала Владимир Киян ушел в добровольческий батальон патрульной службы полиции в Одесской области Шторм. Там он получил позывной Доцент, однако впоследствии его стали называть Тайфун. Почему Тайфун — Ольга не знает, но допускает, что, возможно, за темперамент. Во время рассказа о чертах характера своего мужа Ольга использует только настоящее время.
— Он очень внимательный человек, очень спокойный, очень рассудительный, всегда действует с холодным умом — будь то бытовые проблемы или это военные вопросы. Когда я была маленькой девочкой, у меня было представление, каким должен быть настоящий мужчина. Когда я встретила Володю, то поняла, что вот оно! Такого не бывает, но вот оно — то, что представляла себе маленькая Оля. За ним, как за мужем — как за каменной стеной: ты ни за что не переживаешь и знаешь, что все будет хорошо, что бы там ни было. Возможно, нельзя его так идеализировать, но для меня это был человек, о котором я мечтала.
В начале своего пребывания в добробате Шторм Владимир охранял границу с Приднестровьем. Лишь впоследствии Ольга узнала, что они ездили в зону АТО. Тогда связь с ним была, но он просил ему не звонить.
— Уже потом я поняла, что когда он мне говорил «Ты мне не звони» — это означало, что он где-то в Донецке или в Луганске.
Практически ничего о своих выездах в горячие точки Владимир Киян не рассказывал, тем более по телефону. В разговорах мог только упомянуть, что видел того или иного своего собрата, с которым они служили еще в Ираке. Когда он вернулся из Шторма, муж сказал Ольге, что хочет вернуться в свою Львовскую бригаду. 2014 году на Донбассе он мог несколько раз погибнуть, однако Владимира спас его военный опыт — он менял свои засады и позиции буквально в последний момент перед нападениями и обстрелами боевиков.
— На самом деле, каждый человек, который ждет — то ли мама, то ли папа, то ли взрослые дети, то ли жена — это всегда тревога, это всегда переживание, это постоянное всматривание и вслушивание в новости. Но все равно ты все время находишься в страхе, в напряжении. Худшего я не ожидала. Я ожидала, что он может приехать раненый, не целый — искалеченный, — такого я, конечно, не ожидала. После Шторма я ему говорила, что, возможно, лучше в бригаде поработать, в штабе посидеть. А он говорит: «Оля, ты что? Чтобы я сидел в штабе и был штабной крысой? Что мне, сидеть и смотреть, как они отхватывают сантиметры нашей земли? Я не буду сидеть и ждать, чтобы тебе постучали в дверь квартиры и какие-то боевики сказали, чтобы ты отсюда выметался».
В августе 2014-го Владимира Кияна мобилизовали в Львовскую десантную бригаду. С тех пор он находился в зоне АТО, воевал под Луганском и защищал теплоэлектростанцию в Счастье. Ольге оставалось только ждать и ходить кругами по квартире. Когда она узнала, что беременна, Владимир вообще прекратил ей говорить, какие задания они получают и куда ездят. Также муж ругал ее за просмотр вечерних новостей — «все равно там ничего хорошего не скажут», считал Владимир.
— Пока работала (полсрока беременности), было более или менее [нормально], потому что отвлекалась и не думала об этом. А уже когда перестала работать, то было очень тяжело, просто нервы постоянные. В основном, всю такую тяжелую и страшную информацию я узнавала или из новостей, или где-то мелькало случайно в Фейсбуке. Я знаю, что он выменивал, собственно, [умерших] ребят; он пытался правдами и неправдами их забрать. Однажды обмен снимал телеканал 1+1. Это настолько ужасно было — я даже не представляю, что он переживал в своей душе, внутри, когда ездил на встречу с «ЛНРовцами», с сепаратистам, и забирал у них черный пакет, просто большой мусорный пакет, в котором были останки наших ребят. Как оказалось, большинство этих останков были именно «айдаровцами». Я спрашивала, как он, собственно, с ними договорился — им же верить нельзя. А он говорил, что с той стороны есть старшие мужчины, которые прошли Афганистан — с ними можно договариваться. С их помощью им удавалось или приехать на место и собрать какие-то останки, или по крайней мере договориться о каком-то обмене.
Ольга вспоминает отношение мужа к плену — он не таил от нее то, что сделает все, чтобы не попасть в руки боевиков. Жена Тайфуна говорит, что для нее было страшно слышать слова Владимира о том, что он себя уничтожит, если будет угроза плена. У военного даже был «пояс шахида», как он его называл — жилет-разгрузка, в которой было пять-шесть гранат.
— Он говорил: «Оля, я офицер. Меня будут мучить до тех пор, пока по частицам не разберут. Мне нельзя живым даваться в плен». Это было очень страшно слышать, но таково было его решение. Он говорил, мало того, что от него могут получить определенную информацию, так еще привезут маме изуродованное тело. Говорит: «Да, лучше ничего не привезут. Пусть привезут берцы, „смертник“ — и все».
В непродолжительные отпуска домой Владимир приезжал нечасто — раз в три-четыре месяца. В частности, его отпустили и на рождение сына в мае 2015 года. Ольга говорит, что ее муж сам захотел присутствовать на родах. Сначала женщина сама поддерживала его в этом решении, однако впоследствии пыталась отговорить Владимира.
— Но он кричал: «Я хочу перерезать пуповину». — «Ну давай ты постоишь за дверью и придешь тогда, когда нужно будет пуповину перерезать». Но если он себе что-то решил, то с ним тяжело спорить — он все же отбыл со мной роды от самого начала и до конца. Мы долго перебирали имя для сына, хотя первое, которое я ему предложила, было Даниил. Я его мучила по этому поводу и говорила: «У тебя так много ребят в подразделении, у каждого разное имя — подумай, поперебирай. Я понимаю, что ему было не до того. Сейчас я это понимаю. Но так до конца мы и не решили, как будут звать нашего сына. Но когда ему дали в руки нашего ребенка, он посмотрел на него и сказал: «Ну привет, будешь Даниил», — и так остался у нас Даниил.
Однако каждый раз в отпуск Владимир Киян приезжал другим. Ольга особенно заметила это в мае 2015 года, когда родился сын. Мужчина будто хотел казаться таким, каким был раньше, вспоминает она:
— Но ты чувствуешь, что он уже не такой: он более углублен в себя, более подавлен, более скрытен; не такой веселый, не Тайфун, — когда он весело «врывается», все смеются, и он звонко говорит. Эта война его изменила. Я не знаю, что именно в нем изменилось, и говорить об этом он не очень хотел. Возможно, его отношение к жизни и всему остальному изменилось после того, как он начал хоронить ребят. Для него это было очень тяжело, и он, приезжая на ротацию, ехал не домой — он ехал к семьям, у кого погибли ребята, выражать свои соболезнования. Они, в свою очередь, тоже очень по-разному относятся. Кто-то приветствует, сидит, разговаривает и какие-то воспоминания просит рассказать, а кто-то просто кричит: «Ты, сволочь, выжил, а моего мужа, — или сына — нет, ты его не уберег!». Для него, как для командира, это было очень тяжело. Он очень хотел после боя у Металлиста, где много ребят погибло, найти все их останки, каждого привезти домой и похоронить.
Впоследствии Ольга Киян узнала от его собратьев, что ее муж с позывным Тайфун собирался продолжить службу и подписать контракт. Однако Владимир погиб 3 сентября 2015, за несколько дней до демобилизации. В тот день жена никак не могла до него дозвониться — телефон был постоянно вне зоны досягаемости. В конце концов, она написала свой номер телефона журналистке Евгении Цвитанской. Ольга надеялась, что из-за того, что у той больше знакомых и связей среди военных, корреспондент быстрее узнает какую-либо информацию о Владимире.
— Через час Женя мне перезвонила. Я говорю: «Женя, что там?». Она молчит. Я говорю: «Женя, не молчи пожалуйста. Говори, что случилось». Она просто сказала одну фразу: «Оля, ну ты же все понимаешь». И тогда я все поняла.
По официальной версии, во время разведки с бойцами 92-й бригады Владимир Киян наткнулся на «растяжку» с миной, в результате чего погиб. Однако его близкие, в том числе и жена, не верит в эту версию, ведь в тот день Владимир Киян собирался самостоятельно приехать на место гибели своего друга Андрея Галущенко. Накануне, 2 сентября, у Счастья расстреляли машину мобильной группы по борьбе с контрабандой в зоне АТО, в результате чего погибли Галущенко и еще один сотрудник СБУ. Почему Владимир оказался совсем в другом месте с разведкой 92-й бригады — остается тайной.
— По версии людей, с которыми он был, он якобы подошел к машине, снял с себя бронежилет и каску и куда-то ушел. Чтобы вы понимали, он находился в 50 метрах от вражеской территории: они стояли на берегу Северского Донца, а через реку — уже территория сепаратистов, там с «зеленки» мог в них «пальнуть» кто угодно. Он, в принципе, не снимал бронежилет и каску, даже находясь на ТЭС в Счастье, запрещал это делать своему личному составу. Он очень всех за это ругал и заставлял ходить в бронежилете и касках. Поверить в то, что он пришел к машине, снял с себя защиту и куда-то ушел — я в это не верю. Я знала об Андрее Галущенко, о создании мобильных групп. О том, что Володя вмешался в этот вопрос: он вмешался только тогда, когда погиб Эндрю [Галущенко, — Ред. ], потому что хотел выяснить обстоятельства его гибели. Он это говорил ночью накануне в переписке с одним человеком — и говорил, что он завтра пойдет и будет это выяснять. Почему люди, с которыми он тогда был, говорят, что он был в совершенно другом месте? Я не знаю, как это было — кроме тех людей, которые были с ними, больше свидетелей не было. Он мог быть, собственно, там, где погиб Эндрю (или где-то поблизости), и выяснять факты о гибели Эндрю. Но его привезли ребята на машине в больницу — никто даже не знает, откуда его привезли. Настоящие обстоятельства его гибели знают только те люди, которые были вместе с ним.
Делом гибели Владимира Кияна сначала занимались местные следователи, а затем — военная прокуратура, которая, по мнению Ольги, работала очень плохо. Например, осколки из тела военного потерялись; они не поинтересовались, где одежда Владимира, которая была на тот момент на нем; тщательно не проверяли его планшет, ноутбук, который она переда а следователем. Сейчас дело более года находится в СБУ, однако Ольге Киян оттуда еще даже никто не звонил, и о ходе дела она узнала случайно.
— Я бы костьми легла, но не пустила его на войну, зная, что он погибнет. Я не знаю, что бы я сделала — легла бы перед поездом, — но я бы его не пустила. Возможно, это неправильно с моей стороны — никто из нас не знает, что нам написано, когда нам суждено, — но я бы его не пустила.
Сейчас Ольга воспитывает их с Владимиром четырехлетнего сына Даниила. Пока мальчик не расспрашивает, где папа. Он знает, как тот выглядит, что его нет дома и он никогда не приезжает. Однако Ольга хотела бы, когда тому исполнится 12−13 лет, вместе с ним лично увидеться со всеми теми, кто служил с Владимиром, знал его как волонтер или друг, чтобы они рассказали, каким был его отец.
— Однажды мы читали с ним книгу о космосе. Я говорю: «Вот, смотри, ракета! Она летит далеко-далеко, высоко в космос». А он говорит: «Мама, а эта ракета летит к отцу? Папа там, в космосе?». Это для меня был такой шок! Когда-то, однажды, я ему сказала, что «папа на небе, он тебя видит, он тебя любит». Когда он сказал эту фразу, я просто пыталась скрыть от него слезы и говорю: «Да, сынок, папа далеко-далеко в космосе». Он может остановиться на улице и посмотреть на пролетающий самолет, который оставил после себя белый след, и сказать: «Мама, смотри! Это мой папа летит высоко-высоко!». Он пока не спрашивает, что случилось с отцом, но когда-то он задаст мне такой вопрос. Мне бы хотелось дать ему достойный ответ, чтобы он правильно понял, почему его отец туда пошел и за что отдал свою жизнь.
Ольга Киян говорит, что не чувствует себя особенной из-за того, что она является женой героя. Сам Владимир также не любил награждений и избыточного внимания к себе:
— Я просто знаю, что он достойный человек, и поэтому меня переполняет гордость. Поэтому я бы хотела, чтобы Данилка знал, каким он был. Что это для меня эмоционально? Лучше, конечно, он был бы живым героем, каким бы ни приехал — с психологическими или физическими проблемами. Но героизм — это просто знать, что ты защищаешь; просто быть там и защищать. Я не скажу, что все, кто бывает на востоке — герои. Вы знаете, что иногда туда ездят за «корочкой» УБД или еще для чего-то. Собственно, почему я всегда соглашаюсь на интервью или рассказать историю, чтобы написали книгу, — потому что в этих книгах и записях будет жить память о них, о всех тех героях, которые отдали свою жизнь. Получили они признание или нет, но они — герои, которые пожертвовали своей жизнью ради мира. И мне бы очень не хотелось, чтобы об этом забывали.
