NV публикует отрывок книги Павла Казарина Дикий Запад Восточной Европы

НАТО появилось в середине ХХ века. Евросоюз — если брать за точку отсчета Маастрихтский договор — только в начале девяностых. Украина стремится присоединиться к обоим объединениям, но кто может знать наверняка, сколько времени просуществует и то, и другое?

Мы не знаем, как сложится судьба шенгенского договора. Его возраст приближается к сорока, но пандемия уже вмешалась в привычный быт со своими коррективами. Ассоциация с ЕС и безвиз сейчас кажутся победами, но кто может поручиться за долговременность обоих договоров?

На этом фоне Томос — возможно, самый важный поворотный пункт последних лет. Просто потому, что у него нет срока годности. Церковные горизонты масштабнее светских. И то, что решение об украинской автокефалии апеллирует к событиям пятнадцатого столетия — лишь очередное тому подтверждение.

Томос не только запечатлевает украинский дрейф от бывшей метрополии. Не только меняет баланс сил в православной ойкумене. Он еще и служит тем самым историческим «сейвом», из которого всегда можно восстановиться.

Томос лишает российское государство сразу двух опор

Можно проиграть противнику или самим себе. Оказаться под оккупацией или скатиться к «венесуэле». Но обнулить точку конфессионального невозврата не сможем ни мы, ни кто-то другой.

И точно так же обретение автокефалии украинской церковью меняет пространство символического в самой России. И дело не только в вопросе крещения Руси. Надо понимать, что вся история церковного раскола — это же также следствие «украинизации» русской церкви.

Николай Каптерев еще в 1912-м году писал, что существенным геополитическим фактором, подталкивавшим Москву к проведению церковной реформы, было «присоединение Малороссии, которая тогда находилась в церковной юрисдикции Константинопольского патриархата». Цитата: «В Москве православие малороссов, как и православие тогдашних греков, вызывало сильное сомнение лишь потому, что церковно-обрядовая практика южнороссов совпадала с тогдашней греческой и отличалась от московской».

Фактически российское государство ломало через колено свою церковь еще и для того, чтобы унифицировать обряд с Константинополем и Киевом. Которому, в свою очередь, ничего менять не пришлось. И потому «раскольников» в Украине просто не было. Украинско-греческий обряд всего лишь стал новой нормой для тогдашней России.

Читайте также:

Дайан Фрэнсис

Жесткий подход Трампа сработает. Каким будет 2025 год

Москва любит повторять, что она — Третий Рим. Но эта формула 16-го века, авторство которой приписывают монаху Елеазарового монастыря Филофею, тоже не уникальна. Еще за два века до того, в 14-м веке, сербский царь Стефан Душан и болгарский царь Иоанн-Александр, имевшие родственные связи с византийской династией, точно так же провозглашали себя наследниками Рима. А в болгарской письменности бытует идея, что новый Константинополь — это Тырново (тогдашняя столица болгарского государства).

По сути, Томос лишает российское государство сразу двух опор. Трудно считать себя Третьим Римом в положении, когда Второй доказывает свою субъектность. И дарует автокефалию той церкви, ради «переваривания» которой Москва в свое время решила пропустить собственных верующих через мясорубку.

А потеря концепции «Третьего Рима», в свою очередь, выносит на поверхность еще одну важную дискуссию. Например, о том, что российское государство является наследником не столько Константинополя, сколько Улуса Джучи. Он же — Золотая Орда.

У того же Карамзина можно найти немало свидетельств того, как именно Москва впитывала в себя «монгольские гены». Авторитаризм монарха в этой части континента был гораздо сильнее, чем у европейских королей. Это также было наследием империи Чингисхана, необходимым для удержания разнообразных земель и племен. О феномене которого писал, в частности, и Плано Карпини в 13-м веке.

Строгая иерархичность общества вместе с идеей «великой державы» — также наследие империи Чингисхана. Которая породила запрос на сакрализацию государства как сверхценности. Когда подданный — лишь функция для государства, а не наоборот.

Крепостное право. Закрепощение подданных. Отмена самоуправления. Все это стало реальностью уже в постмонгольской Руси. А сакрализация самодержца привела к тому, что сильные институты и идея верховенства закона над властью — стали невозможны. В отличие от Западной Европы, где, начиная с английской Великой Хартии Вольностей 1215-го года, хоть и крайне медленно, но продолжалось движение за иное обустройство государственного организма.

Можно понять официальных идеологов российского государства. Выводить преемственность от Византии приятнее и престижнее, чем от Улуса Джучи. Но реальность в том, что Москва, заняв территорию бывшего захватчика, унаследовала за ним и правила внутреннего сосуществования. Риторически держась за Константинополь, постмонгольская Русь в своих политических практиках склонялась скорее к наследию Сарая.

А потому — да. Томос для украинской церкви — это больше, чем история о предвыборном. Это история о том, как символическое трансформирует политическое. Потому что будущее принадлежит тому, кто имеет монополию на интерпретацию прошлого.

Присоединяйтесь к нашему телеграм-каналу Погляди NV