Прокурорская правда

Анатолий Матиос, главный военный прокурор Украины, рассказывает о наиболее резонансных преступлениях в Донбассе и утверждает, что самой масштабной проблемой армии сегодня становится ее коммерциализация

Екатерина Шаповал

.

.

У главного военного прокурора Украины Анатолия Матиоса яркая биография. Настолько, что могла бы стать сюжетом детективного или приключенческого романа.

Он окончил юрфак Черновицкого государственного университета. Причем учился вместе с нынешним премьер-министром Украины Арсением Яценюком и был старостой группы. Поэтому, улыбается Матиос, он точно знает, что Яценюк в студенческие годы в Чечне не воевал, как утверждали представители российских следственных органов.

В 2008 году Матиос, работая главой СБУ Львовской области, открыл дело против судьи Львовского административного апелляционного суда Игоря Зварыча, который брал взятки. Такой высокопоставленный судья в Украине был пойман на взятке впервые. Он сел в тюрьму, а прозвище — Судья-колядник, которым наградили Зварыча СМИ,— стало именем нарицательным.

Следующим громким “клиентом” Матиоса стал одиозный Игорь Марков, который вместе с активистами своей пророссийской партии Родина в 2007 году избил участников националистического митинга в Одессе. Дело против Маркова будущий прокурор возбудил еще в 2009 году, после того как возглавил СБУ в Одесской области, и как раз по этому делу Маркова в августе 2015 года задержали в Италии.

Сейчас карьера Матиоса явно на взлете. Летом 2014‑го к его прежней должности заместителя генпрокурора Украины прибавилось новое звание — главный военный прокурор. Матиосу пришлось возрождать ведомство, которое было расформировано в 2012 году, и вести дела, равных которым по резонансу в украинском обществе сегодня мало. Более того: собранные им доказательства преступлений России на территории Украины могут быть использованы в будущем — в работе международного трибунала против страны-агрессора и ее лидеров. Матиос верит, что рано или поздно такой суд состоится.

В кабинете у него висят портреты поэта Василия Стуса и философа Григория Сковороды. Это необычно для высокопоставленного силовика, зато типично для родного брата писательницы Марии Матиос, который к тому же говорит не только о военных преступлениях, но и любит цитировать Сковороду.

— Сколько военных преступлений было совершено с начала АТО?

— Цифру не скажу. Это не повышает ни моральный дух армии, ни восприятие ее обществом.

Основные из этих преступлений — это разные виды уклонения от военной службы. Дезертирство, невыполнение приказов и т. д. Всего более 20 тыс. Большая их часть — это преступления военных, которые остались на территории Крыма.

В 80 % случаях этих производств выполнены все следственные действия, людям объявлены подозрения, и направлены документы в розыск.

— Эти люди будут наказаны?

— Если их смогут арестовать, то те, кто перешел служить в российскую армию, получат самые жесткие наказания. От 5 до 12 лет. У военных преступлений сроков давности не существует.

Если человек пребывает в розыске, то все его данные направлены в Пограничную службу. Их могут задержать при любой попытке въезда в Украину. В том числе и при пересечении линии разграничения с оккупированной территорией Крыма.

Они поменяли судьбу не только свою, но и своих родных путем измены Родине. Крым все равно вернется в Украину раньше или позже. Это точно произойдет.

— Те дела, что возбуждает ваше ведомство, далеко не всегда заканчиваются вердиктом судей, и преступления остаются безнаказанными. Вы в прошлом году задержали за взятки генерал-лейтенанта пограничной службы Олега Лантвойта и генерал-майора МЧС Александра Недобиткова. Я не ошибаюсь, приговоры по этим делам до сих пор не вынесены?

— Дела были отправлены в суд еще в августе-сентябре прошлого года. За год по делу генерал-лейтенанта погранслужбы прошло 12 судебных заседаний, а по делу генерал-майора по чрезвычайным ситуациям — 8. О чем это говорит? Судьи максимально оттягивают принятие решения. Потому что решение в коррупционных делах однозначно предусматривает лишение свободы. И, согласно статье, там нужно давать 8‑10‑12 лет лишения свободы…

— Почему судьи затягивают?

— Они не хотят нести ответственность при том прессинге, который существует. Плюс я не исключаю коррупционных проявлений. Последний раз, когда в сентябре слушали дело генерал-майора Недобиткова, в квартале, где находится суд, исчез свет. Я могу конспирологически предположить, что, пользуясь своими связями в службе МЧС, он попросил обесточить квартал. И дело опять перенесли на месяц.

Судьи боятся, когда под эгидой вроде бы патриотизма осуществляется давление на суд.

— Вы имеете в виду ситуацию с комбатом 1-го батальона 28-й бригады Владимиром Пушкарем, обвиняемым в контрабанде, когда суд при выборе меры пресечения отпустил его из зала суда?

— В частности, да. Во время судебного рассмотрения этого дела было такое давление на суд, что избрание меры пресечения слушали три дня. В первый день один судья заявил самоотвод, во второй — еще два.

А закончилось тем, что люди в камуфляже, которые не имели возможности ознакомиться с доказательствами по делу, фактически штурмовали помещение суда. Захватили первый этаж, судебное заседание перенесли на второй. Военные прокуроры с пистолетами и председательствующий с личным винчестером сидели и принимали решение. Тогда средством давления были привезенные мусорные баки и прямые угрозы, что судью и прокуроров, которые это делают, люстрируют прямо под залом суда. При этом работники милиции — а их было три автобуса — даже не вышли из транспорта.

Комбата отпустили из‑за страха перед толпой. Но расследование все равно будет проведено, и в конце будет оглашено подозрение. И не только ему.

— Вы не допускаете, что такая ситуация возникла потому, что общество не верит судьям?

— Можно сейчас всех уволить, но кто тогда будет работать? Я считаю, что нужно изменять систему, менять людей, но на основании персонифицированной ответственности за те или другие неправомерные вещи. Более того, люстрация в армии привела к тому, что в период самых сложных военных ситуаций наивысшие ответственные офицеры Генерального штаба были люстрированы. Пришлось вносить изменения в закон, чтобы их вернуть.

— Но ведь изменения в армии нужны, разве не так?

— Без изменения правил, систематизации, приведения в порядок норм, которые регламентируют действия войск, и без создания контрактного костяка армии не произойдет ничего.

Сейчас у нас другая серьезная проблема — командиры не составляют административные протоколы о нарушении военной дисциплины и употреблении спиртных напитков. Это делают военные прокуроры, уже составили около 4 тыс. админпротоколов. Это может делать командир, но не делает, почему? Потому что ему завтра идти в бой вместе с подчиненными. И были случаи, когда подчиненные стреляли в командира. В спину.

4 тыс. человек — это бригада, 4 полка. Представьте себе такое количество людей! Если в каждом взводе или роте есть три зачинщика, то где здоровая армия?

— Как продвигается расследование убийства волонтера Андрея Галущенко, который боролся с контрабандой? Насколько известно, в деле фигурирует Юрий Клименко, заместитель главы Луганской администрации, руководитель милиции Анатолий Науменко и комбриг 92‑й бригады Виктор Николюк. Вы говорили, что они будут допрошены с применением полиграфа, это произошло?

— Юрий Юрьевич Клименко прошел следственные действия — разновидность психологической экспертизы с помощью полиграфа. В результате все публичные непроцессуальные подозрения полностью нивелированы. Он дал правдивые ответы, и подозрения в его причастности к незаконному перемещению товаров или лоббированию особых условий с него сняты.

— А комбриг 92‑й?

— Точно так же был допрошен с полиграфом. Его результаты у меня есть, но пусть эта информация останется тайной следствия. На данный момент он находится не в расположении бригады. Штаб АТО проводит служебную проверку в его отношении. Изначально отрабатывались четыре версии. Две отпали. Оглашать их я сейчас не могу.

— Вернемся к работе военной прокуратуры. Что с расследованием Иловайской трагедии? Дело должны были в августе передать в суд, но оно еще не передано.

— Мы расследовали очень долго, у нас нет опыта расследовать военные преступления во время конфликта. У нас за 23 года никто не воевал. Последнее участие украинцев в войне было в 1989 году — в Афганистане. У нас не было ни Чечни, ни Абхазии.

Что произошло в Иловайске? Шла успешная наступательная кампания по освобождению ряда населенных пунктов на территории Донецкой области. Была единая стратегическая задумка по окружению городов Донецкой области, перекрытия транспортных магистралей и выход на границу.

Мы изучили более 1.700 документов. Дошли до хронологии происходящих событий. И пришли к такому выводу: если бы не было прямого российского вторжения — более 3.500 человек,— то операция по Иловайску через неделю после начала могла быть закончена.

Когда командование вооруженных сил РФ поняло, что из‑за этого может произойти затухание основных очагов — столиц так называемых ЛНР и ДНР, то решились на прямую агрессию. Зашли 3.500 человек против 1.500, которые были задействованы в операции под Иловайском.

А те резервы, которые были брошены, чтобы остановить прорыв, были расстреляны. Но если бы мы не удержали ситуацию путем страшных жертв под Иловайском, тактические группы Российской Федерации продвинулись бы намного дальше.

Для того, чтобы дать ответ на вопрос — верные или не верные отдавали приказы, я вам ответственно заявляю, нам нужно еще время, чтобы оценить общую картину театра боевых действий. Для этого нужно снова получить тайные документы и дать оценку, правильно ли все сделали. Общество это не интересует.

— Знаете, что общество интересует? Почему, когда поступила информация о вторжении российских войск, не было увеличено количество людей?

— Откуда их нужно было взять? Можно было поднять авиацию и разбомбить все. Но граница до Иловайска и "точность" нашего оружия могли привести к возможному обстрелу территории Российской Федерации. То есть прямой военный конфликт путем попадания на чужую территорию.

Других резервов не было. Это данные следствия. Между Киевом и Иловайском были всего 168 человек, которые могли взять оружие.

Сейчас у нас новая проблема: коммерциализация войны. Со стороны людей, которые призваны из общества. Неблагонадежные из их числа договариваются о том, чтобы пропускали грузы на ту территорию.

— Какой масштаб этой проблемы?

— Суммы и количество людей невозможно посчитать. Эти преступления очень сложно протоколировать. Представьте, как документировать действия человека, который стоит на линии разграничения, а вокруг — минные поля? Сейчас невозможно ни одну бригаду с линии разграничения забрать

— Это только из‑за денег?

— Есть действительно суперэлита общества, которая на патриотической основе защищает нашу государственность. Но значительная масса людей не хотят уходить, потому что они получили право силы. Право силы, а не силу права. Вот в чем беда. Эту проблему можно решить путем формирования профессиональной армии.

Я не говорю, что все плохо. Мы двигаемся в правильном направлении. Хуже, лучше — но двигаемся.