Молдавский трамплин для украинцев. Как в захваченной Бессарабии Кремль создал МССР и долгое время ставил во главе ее партийцев из Украины

Тесные границы

" Правобережная часть [Молдавии] не прошла вместе со всей страной грандиозной школы советского строительства", — писал Леонид Брежнев в воспоминаниях о состоянии республики, когда он приехал возглавить ее компартию в июне 1950 года.

Это были последние годы правления Иосифа Сталина, и автор этих строк знал, чем была та «школа». Через Голодомор и концлагеря большевистский режим закрепил крестьян в колхозах, а физическое уничтожение интеллигенции установило полную лояльность к власти.

Брежнев стал четвёртым советским главой Молдавии. Его предшественникам не сиделось на этом посту. Петр Бородин, родом из Екатеринослава (Сейчас — Днепр), переехал из тираспольского кабинета главы компартии МАССР в такой же в Кишиневе. За 10 дней до начала советско-германской войны подразделения НКВД успели вывезти из новообразованной республики в спецпоселения в Сибири 32,5 тыс. человек.

Во время войны Румыния как союзник Третьего рейха заняла Бессарабию, а в советском тылу Бородина сменил Никита Салогор, уроженец Херсона. Этому руководителю пришлось наводить порядок в Молдавии после войны. Но его видение будущего республики стало неожиданностью для Кремля. В июне 1946-го он направил на имя Сталина записку на 48 страницах, в которой обосновывал возвращение Кишиневу земель, отошедших к Украине в 1940 году. Особо отмечалось в документе на выходе Молдавии к Черному морю и к устью Дуная, которого республика лишилась после того распределения.

Салогор пошел еще дальше — он предлагал забрать у Румынии остальную часть исторической Молдавии с древней ее столицей — Яссами, то есть правый берег Прута за Карпатами, территорию, соразмерную советскому междуречью. Намекал, что вопрос стоило бы поднять на Парижской конференции, которая должна была вскоре согласовать взыскание с Германии и ее союзников.

Салогор почему-то не понимал, что такие планы мог рождать только Кремль. К тому же комиссию, которая определяла границы Молдавии в 1940-м, возглавлял главный коммунист Украины Никита Хрущев. На тот момент он продолжал занимать этот пост, да еще и председательствовал в Центральном комитете Компартии СССР. Потому записка Салогора даже не обсуждалась. А через три недели ее автор лишился своего поста.

Под текстом предложения стояли еще две фамилии — Федора Бровко, главы правительства Молдавии, и Николая Коваля, председателя Верховного Совета республики. Тоже украинцы, они, как и Салогор, достались советскому Кишиневу от МАССР. Но оба предусмотрительно не подписались под документом. Поэтому, напуганные, они остались управлять республикой. А Коваля даже назначили на место «сборщика» молдавских земель.

Школа советщины

Приближались хлебозаготовки 1946-го, нормы которой Кремль завысил, поскольку планировал зерном привязать страны Центральной Европы к себе. И испуганное руководство Молдавии было удобно для Москвы. Коваль пытался быть как можно незаметнее — о 120 тыс. жизней, унесших голод в 1947-м, не знали дальше Кишинева, из которого первый секретарь почти не уезжал.

На время правления Коваля пришлась и расправа над землевладельцами, не желавшими вступать в колхозы. В ночь на 6 июля 1949-го подразделения НКВД изгнали из своих домов 11.293 семьи. В Сибирь и Казахстан вывезли 35 тыс. человек, причем 25,5 тыс. из них — женщины и дети до 16 лет.

Приказом министра внутренних дел Сергея Круглова на каждую семью разрешалось взять до 1,5 т продовольствия и вещей. Однако выселение происходило столь внезапно и быстро, что собрать необходимое почти никто не смог.

Герасим Рудь, тогдашний глава правительства Молдавии, еще через неделю распорядился касательно имущества депортированных: «Жилищные и хозяйственные здания, производственные предприятия, сельхозпреманент и ремесленное орудие, а также виноградники, сады и скот передать безвозмездно колхозам с зачислением их в раздельный фонд. Остальное имущество передать финансовым органам для реализации».

В последнем слове была ловушка для новой власти, представители которой прибегли к откровенному мародерству. В марте 1950-го прокуратура Молдавской ССР сообщала в Москву о «хищение имущества высланных кулаков». В частности сообщалось: «Председатель Ваду-луй-Водского райисполкома Плахотный в селе Красличены отобрал из конфискованного имущества для себя и вывез диван, два больших ковра, 4 дорожки и 3 подушки».

В том же районе незаконно приобрели вещи депортированных народный судья Верлан и начальник отдела МВД Савельев. В представлении прокуратуры назывались еще 10 имен должностных лиц, но отмечалось, что такое хищение было массовым во всех регионах республики. Злоумышленники, если и рассчитывались, то со временем и по заниженным ценам.

А в апреле 1950 Михаил Туркин, спецпредставитель Кремля в Кишиневе, сообщал в Москву о позорном состоянии партийной работы в Молдавской ССР. Около 70% распоряжений из центра райкома партии не рассматривали. Несмотря на то, что в канун выселения в республике уже было 965 колхозов, и за два предыдущих года их количество выросло более чем в шесть раз, коммунистов на селе было трудно найти. Кроме упомянутых воров, прокуратура установила, что министр лесо-бумажной промышленности руководил мафиозной сетью и применял физические расправы с подчиненными.

Самый красивый молдаванин

Н иколай Коваль все огрехи взял на себя, и ему срочно начали искать замену. Ее нашли уже стандартно среди украинской номенклатуры.

В декабре 1949-го Хрущева подняли до всесоюзного уровня — он возглавил Московский областной партком, а с собой прихватил и Брежнева, занимавшего такой же пост в Днепропетровске. Последний в столице полгода ходил рядовым инструктором ЦК партии. Но после скандала с Ковалем Хрущев выдвинул своего ставленника на руководителя республики, чтобы в дальнейшем иметь сторонника на высоком посту союзного уровня. Резолюцию Сталина по поводу этой кандидатуры пересказывали за кулисами Кремля: мол, вождь, увидев Брежнева впервые, назвал его «самым красивым молдаванином».

Тот прибыл по назначению в начале июля 1950-го. Молдавия уже была достаточно советизирована. И когда еще эшелоны с депортированными в 1949 году тянулись в Сибирь, в Москве журнал Новый мир готовил перевод из молдавской поэмы Емилиана Букова Моя Республика. На одной из сцен произведения преподаватель школы фабрично-заводского обучения, россиянин, обращается к учащимся: «Эх, друзья! Как подрастете, / Вам совет мой — непременно / Поезжайте, полюбуйтесь / На красавицу-Сибирь!»

В отличие от предшественника Брежнев сразу направился в отдаленные регионы еще до официального представления его в должности. Тогдашний глава Чимишлийского райкома Герман Афтенюк вспоминал, как посетил его кабинет «мужчина, одетый в белую шелковую вышиванку, перехваченную поясом». Хозяин упрекнул, что начальство из Кишинева в течение года и носа не показывает в районе, а в жатву мешает проверкам. Незнакомец представился и сказал, что является представителем Москвы, о чем раньше и подумать не приходилось.

Осматривая колхозы, Афтенюк с гостем остановились на одном поле у сломанного комбайна. Как оказалось, проектировщики машины не предполагали, что пшеницу будут собирать и на склонах, поэтому накопитель соломы швырял ее клочком по стерне. Брежнев сразу понял, как облегчить соответствующую часть комбайна, нарисовал приблизительный чертеж, в местной кузнице произвели соответствующее усовершенствование, и «изобретение» будущего генсека, по словам Афтенюка, «служило, пока не начали производить более совершенные комбайны».

Даже если это воспоминание приукрашено, никто не отрицал доступность Брежнева в те времена и его простоту в общении. В Молдавии он снискал славу трудоголика, потому что кабинет его часто светился до утра, и подчиненные пытались подражать руководителю. А первый секретарь к тому же субботним вечерам устраивал просмотры фильмов в помещении ЦК партии. Словом, Брежнев сразу нашел сторонников, готовых поддержать его реформы.

А заключались они прежде всего в том, чтобы улучшить показатели республики. Брежнев принялся объединять колхозы. Когда он принимал дела, в Молдавии было 2 тыс. таких хозяйств, а через полтора года их стало в четыре раза меньше. Зато прибыль каждого укрупненного колхоза складывалась вместе. Следовательно, Брежнев вдвое увеличил количество колхозов-миллионеров.

«Это было обычной бухгалтерской ловкостью рук, — объясняет те успехи историк Игорь Кашу. — Молдавские газеты постоянно трубили об этих преуспевающих колхозах».

Правда, пресса практически не упоминала самого Брежнева. На страницах газет он появлялся как бы рядом с произнесенными на партийных форумах речами. В Кремле это расценили одобрительно — как скромность, и конкурировать с портретами Сталина было бы опрометчиво.

На самом деле колхозы-миллионеры, по словам Каша, были проблемными из-за низкой производительности труда и недостаточной механизации, руководили ими наугад, и не хватало профессионалов. В такие хозяйства отдавали ресурсы, предназначенные сначала для более мелких объединений, которые оставались без техники и инвестиций и не развивались.

Однако доказательством настойчивости Брежнева стал инфаркт, с которым руководителя Молдавии пришлось срочно доставить в больницу для высшего партаппарата в подмосковной Барвихе. В ноябре 1952-го компартию республики возглавил мало заметный Дмитрий Гладкий.

«Брежнев выдвинул в преемники очень слабого лидера, чтобы его время в Молдавии выглядело как можно лучше в глазах местной номенклатуры и народа, а также в глазах Москвы», — объясняет историк Валерий Пасат.

Гладкий продержался на посту чуть больше года, пока его не заменил следующий украинец Зеновий Сердюк.

Язык — это власть

" Теперь они узнают, как бедно живет молдавский народ. Мы все стали нищими: ни хлеба, ни одежды, ни земли. Пора подняться и сказать коммунистам: довольно вам богатеть. Пора отомстить за эту рабскую жизнь".

Четыре листовки с таким текстом, написанные от руки, появились в ночь на 19 мая 1955 года на Кишиневском железнодорожном вокзале. Республиканский КГБ потратил полтора года на поиски их автора. Им оказался 28-летний электрик местного мясокомбината Захария Дончев, семьянин, с неплохим жильем и зарплатой.

Психиатрическая экспертиза установила, что мятежник вполне здоров. На допросах Дончев рассказал, как два милиционера избили его за безбилетный проезд, после чего он и расклеил листовки.

Многим молдаванам тогдашняя власть казалась оккупационной, потому что ни партфункционеры, ни силовики не говорили на языке титульного народа республики. А Дончева приговорили к семи годам заключения по Уголовному кодексу Украинской ССР — его перенесли в Молдавию, в частности, и потому, что карательные органы соседей имели богатый опыт подавления национальных проявлений.

Дров в огонь подбросил, сам того не понимая, знаменитый в то время итальянский лингвист Карло Тальявини на международном конгрессе во Флоренции. Он заявил: «Молдавский язык на самом деле является литературным румынским, которым пользуются с несколько измененным русским [кириллическим] алфавитом».

Но именно тогда готовились издания по грамматике и правописанию молдавского языка. Московские лингвисты Рубен Буганов и Самуил Бернштейн убеждали, что заимствования из славянских языков, которые встречались еще со времен Российской империи, а впоследствии и МАССР, естественны для молдаван.

По этому поводу Тальявини писал позже: «Как тогда, так и сегодня, приднестровское пространство образовало форпост русизма [для наступления] на Балканы и Центральную Европу».

Московскую атаку на языковом фронте отбили литераторы, отстоявшие классические румынские нормы. К тому же главный их оппонент Ион Канна, автор Утра на Днестре, первого советского романа, написанного на молдавском, оскандалился из-за плагиата.

Отец или отчим?

Т олько седьмым руководителем республики в 1961-м стал этнический молдаванин, хотя и уроженец Херсонщины, — Иван Бодюл.

Злые языки связывали его назначение с пикантным обстоятельством: он женился на забеременевшей от него секретарше Брежнева, и Бодюл на самом деле воспитывал дочь генсека. Как еще объяснить его рекордное 19-летнее пребывание во главе Молдавии?

Бодюл возглавил местную компартию в мае 1961-го, через год после того, как Брежнев наконец-то попал в высший эшелон власти, заняв кресло председателя Верховного Совета СССР. А когда «дорогой Леонид Ильич» стал генсеком КПСС — первым лицом в Союзе, в Кишинев двинулись щедрые инвестиции. И Бодюлу удалось сделать из республики советскую витрину. Однако до этого ему пришлось подавить диссидентов.

В декабре 1965-го в Кишиневе собрался ІІІ съезд писателей Молдавии. Там неожиданно встал вопрос о возвращении латиницы, на которой писали классики румынской литературы. А поскольку большинство из них родились в Молдавии, то их произведения изучались в советских школах междуречия.

Бодюл назвал инициаторов дискуссии «националистами», решившихся выступить «против культуры великого русского народа». А через несколько дней в Москве президиум Верховного Совета СССР получил анонимное письмо. «Сельсоветы, магазины, суды, милиция и ЖЭКы комплектуются по принципу знания русского», — писал его автор об униженности молдавского языка.

Агенты КГБ быстро установили: письмо написал преподаватель истории КПСС Кишиневского мединститута Леонид Чемортан. Именно в то время в Украине Иван Дзюба составил манифест Интернационализм или русификация?, и звучал он в унисон с упреками молдаванина. Походило на сговор всесоюзного масштаба, а Бодюла это повергло в шок, ведь Чемортан был типичным партийным функционером.

Наказание мятежнику было довольно мягким. Поскольку Чемортан настаивал на своей преданности советскому строю, его только выгнали из партии и лишили работы.

А вот члены группы молодых интеллектуалов во главе с Александром Шолтояном, создавшим тайный Национально-патриотический фронт Бессарабии и Северной Буковины, в 1972-м получили по 10−12 лет заключения.

Следовательно, московский акцент усилился в общественной жизни Молдавии. А Бодюл задрапировал неприятности по-брежневски. Традиционной для Союза гигантоманией стал межколхозсад Память Ильича. Заложенный вначале на 14 тыс. га в нынешнем Приднестровье, он разрастался каждый год. Местных рабочих рук не хватало, поэтому обрабатывали безграничный сад студенты со всего СССР.

«Такой гигант невозможно охватить взглядом, а если такое чудо не показывать иностранным гостям, какой тогда смысл! — упрекал писатель Ион Друце, один из главных оппонентов Бодюла. — Это памятник самодурству. Весной не хватает пчел для опыления сада, сотни гектаров остаются без урожая. [Руководители] этого чудо-гиганта каждую весну объезжают хозяйства юга Украины и Молдовы, уговаривая пчеловодов помочь им, и платят по 15 рублей за каждый улей».

Но для Москвы Бодюл стал героем, и в 1980 году он стал заместителем главы правительства СССР. А это позволяло «освящать» на руководство республики и дальше этнических молдаван.

Читайте этот материал в свежем номере журнала НВ № 44 от 25 ноября 2021 года