«Мира не будет еще полгода». То, что произошло с Покровском, может случиться с Павлоградом, Днепром, Харьковом и Киевом — интервью NV с Фирсовым
События24 декабря 2024, 01:27
— Вы давали интервью и сказали, что приехав в Киев, сложилось впечатление, что у нас происходит какой-то рассинхрон между тем, что есть на фронте, и между тем настроением, которое есть у общества в тылах. Как будто уже все решили, что мир — это свершившийся факт, а вот с вашей стороны и ваших побратимов это совсем так не выглядит. В чем это заключается?
— О, это правда. Чем больше я нахожусь в отпуске, тем больше думаю, что у нас есть определенная рассинхронизация. Я даже в том интервью, о котором вы говорили, упомянул об определенном стандарте НАТО. Называется он матрица синхронизации, когда все подразделения должны пользоваться одними и теми же картами, условно говоря, и понимать информацию так же, как и подразделение рядом. В обществе должна происходить такая же история.
Общество в условном тылу, в мирных городах, погрузились в свой информационный пузырь, точнее, даже им его надули, о возможности скорой перспективы вступления в НАТО. Это, я думаю, немного расхолаживает и дает людям иллюзию безопасности, что, возможно, не в этом году и не в следующем, но вот-вот нас скоро примут в НАТО. Или, например, международный контингент, который обсуждают и, вероятнее всего, он зайдет в Украину. Да и вообще «мы так понимаем, что война закончится скоро, сам [избранный президент США Дональд] Трамп об этом сказал, и говорит постоянно». А еще, кроме Трампа, Гордон это подтвердил и ряд журналистов.
И это общество расхолаживает. Во-первых, человек, который еще сомневался, тем не менее думал, идти ли ему воевать, точно не пойдет. Второй момент, что тот, кто постоянно донатил, донатить не будет: а зачем тратить средства, в феврале все закончится? И этим живут большинство людей, мне кажется, в городах, где нет войны.
Там, где война есть, все совершенно по-другому. Мы понимаем этот мир в корне по-другому. Что никакого мира в перспективе месяцев, возможно, даже минимум полгода не будет. Банально потому, что зачем это противнику, который имеет продвижение в день один километр. Зачем ему сейчас останавливать войну?
Представьте себе зеркальную ситуацию. Мы продвигаемся на километр в день — в глубину, ближе к Донецку. Освободили Горловку, освобождаем Авдеевку, уже наши ДРГ замечены в Донецке. Что мы будем делать? Мы будем идти на перемирие? Нет, мы будем затягивать время, делать свое дело.
И враг делает сейчас так же. Да, [российский диктатор Владимир] Путин всем скажет, что он готов к переговорам. Приедет к Трампу, будет с ним разговаривать. Но войска свои не остановит.
И мы на фронте понимаем только одно: горячая фаза войны максимально глубоко сейчас идет. Я сейчас в отпуске, но ребята присылают мне видео, как они пролетели на дронах. Ребята сбрасывают мне видео, как противник продвигается и занял некоторые блиндажи.
Нам видно, что единственная [возможность], чтобы был мир, — это максимально быстро врага остановить, не дать ему пройти и делать все, чтобы он нес тотальные потери. Только тогда возможен теоретический вариант, что Россия пойдет на какие-то мирные переговоры.
— Можно ли говорить, что кульминацию вражеского наступления мы уже пережили? Или, возможно, подобные оценки неправильные и этого нельзя измерить?
Подпишитесь, чтобы прочитать целиком
Нам необходима ваша поддержка, чтобы заниматься качественной журналистикой
— Первое, я не хочу говорить, что все пропало, мы проигрываем, «капитуляция полная» и так далее. Мой посыл совсем не об этом. Мой посыл о том, что стране надо продолжать жить войной, расслабляться нельзя, мира в ближайшей перспективе (месячной, возможно, полугодовой) не будет, выборов так же не будет. И надо продолжать все свои ресурсы — энергетические, финансовые, человеческие — вкладывать в войну. Это элемент нашего выживания.
Когда [повысилась] температура в организме человека, организм борется, а не просто складывает руки, а это говорит о том, что организм погибнет. Так вот, чтобы нам не погибнуть, надо продолжать бороться. Первый момент.
Второй момент. Положительные моменты есть. Более того, я вам скажу, что, например, успехи в сфере БпЛА сейчас на очень высоком, возможно, даже, я бы сказал, самом высоком уровне. Огромное количество [российского ресурса] мы сожгли, мы еще сожжем в ближайшее время. Есть много успехов в проведении операций, например, в БпЛА.
Но есть общий момент, есть критерий, KPI: фронт, к сожалению, движется в сторону запада [Украины]. К сожалению, если раньше Авдеевка держалась почти два года полномасштабной войны, а вообще 10 лет, Бахмут держался около года, то сколько продержалось Курахово? Сколько продержался Торецк? Гораздо меньше. Очеретино под Авдеевкой продержали вообще двое суток. И не будет уже даже такого, что Покровск мы сможем оборонять полтора года.
Ситуация с пехотой не та, ситуация с настроением немножко ниже (это я мягко говорю), и будет намного тяжелее. То есть войска [РФ] уже под Покровском. Вот главный критерий.
Можно долго говорить о том, что нам удалось отбить, что мы в целом сейчас живы, что есть Киев.
Но Покровск, который три месяца назад… Вы можете найти фотографию, которую я сделал три месяца назад в Покровске. Где был парк, где были люди, в том числе и военные, и гражданские, которые играли в теннис, занимались на спортивной площадке. Сейчас такого совсем нет, потому что в двух километрах от Покровска враг. Я сделал, кстати, ту фотографию, потому что понимал, что это, возможно, историческая фотография. Одна из последних фотографий, где Покровск еще живет, и что он не [погрузился] в военную тьму, какой она была в Авдеевке.
И я хотел бы, чтобы люди осознали: как мы когда-то приезжали в Покровск, гуляли по парку, ели мороженое, а сейчас туда уже пришла война, так же это может случиться в ближайшей перспективе с Павлоградом, с Днепром, с Харьковом, с Киевом. Если мы не перестанем все вестись на эту мантру, что вот уже закончилась война, начнутся выборы, за кого же нам проголосовать? То ли за Буданова, то ли за Залужного? Да ни за кого не надо будет голосовать, если мы просто проиграем.
Враг завтра также, теоретически, возможно, пойдет на Киев, чтобы сковывать наши резервы, чтобы мы забрали войска и отправили свои части войск для защиты Киева, чтобы россияне оккупировали Донецкую область. Я убежден, что такой план у них также сейчас рассматривается.
— От перегрева дроновой тематики складывается впечатление, что это сугубо война дронов, а на самом деле реальный результат на поле боя не столько дроны обеспечивают, сколько ребята в окопах. Как правильно балансировать в этой теме? Что важно? Хотя я не думаю, что вы скажете, что что-то неважное есть в этой войне. Возможно, не только на пехотинцев мы меньше внимания обращаем?
— Вы на 100% правы, внимание пехоте очень важно, особенно проблемам пехоты, которые у них есть. Их социальная защита. Им обещали платить дополнительно до 100 тысяч — не везде платят, мягко говоря. Мы о пехоте должны говорить и должны максимально заниматься ею.
Но фронт держит и пехота, и дроны. Я убежден, что если бы не дроны, поверьте мне, линия фронта вообще была бы уже где-то давно по Днепру. И второй момент. Как раз засушить войну (принудить врага к каким-то переговорам и достичь какого-то мира) можно именно дронами, но при условии наличия качественной пехоты. И именно дронами, и не так, как сейчас — неплохо. Должно быть очень хорошо. Должны быть на всем участке фронта качественные подразделения, которые летают, которые уничтожают все, что движется.
И, к сожалению, нам еще надо поработать для этого. Потому что вы и вообще общество видите только верхушку айсберга. Видите наше подразделение, 3-ю ОШБр, 92-ю бригаду, Альфу и тому подобное. Но, к сожалению, это 20% подразделений. Есть еще 80% подразделений, в которых или получается не так, или вообще не получается. И их обязательно надо подтягивать к тому уровню, который является высоким.
Линия фронта — это общая линия фронта, вся наша, ответственность на всех нас. Если нам удается на одной частичке, а у каких-то бригад не удалось на соседней частичке, то пострадаем в конечном итоге и мы как соседи, и соседи с другого фланга — пострадают все. Поэтому, если какое-то подразделение (а таких немало) проседает не только в пехоте, но и в БпЛА, на это также надо обращать внимание — отправлять к ним выездных инструкторов из подразделений, у которых получилось, чтобы они налаживали там работу.
Я все говорю к тому, что нам надо делать работу над ошибками, начиная от защиты пехоты, заканчивая тем, что нам надо существенно усилить организацию в [сфере] БпЛА. Несмотря на то, что там есть успех, но этот успех не гарантирует того, что врага мы максимально уничтожаем и стираем в порошок, как это должно быть вообще на всей линии фронта.
— Да, у нас есть легендарные подразделения, где все хотят служить, которых 20%. А есть те, которые, скажем так, рабочие лошадки. Одна из рот ударных БпЛА бригады территориальной обороны рассказывает: «Мы неплохое подразделение, у нас есть хорошее обеспечение, но мы медийно неподогретые, от нас люди начали переводиться, скажем, к Мадяру, к Ахиллесу». И возникает ситуация, что дроны есть, работать умеют, но нет людей. Я, честно говоря, не знаю, что с этим делать. Такая проблема есть. И, действительно, будут проседать участки, если рядом с очень мощными подразделениями будут не такие мощные.
— Тысячу процентов, полностью с вами согласен, такая проблема есть. Я скажу так, во всем нужен баланс.
С одной стороны, есть подразделения, в которые люди хотят перейти. И не внезапно перейти, потому что у них, в подразделении не все так хорошо, а они видят какие-то хорошие примеры. Где ценится инициатива, где есть уважение к военному, где есть современный взгляд, где, когда ты выдвигаешь какую-то идею, предложение, ее сразу берут на радар, обсуждают ее, принимают как идею, или отклоняют, если она немножко сырая.
А есть другая история, когда у нас остаются подразделения, я их называю, с красным оттенком, красной армии, где есть определенная советчина и тому подобное. Но нужен баланс.
Мы в своем, например, подразделении решили следующим образом: никого не принимаем из других подразделений, потому что это неправильно, будет перекос. Пусть лучше этот пилот продолжает работать и стараться там, где он есть. Но есть рекрутинг, например, где мы агитировали какого-то своего соседа, какой-то парень к нам обратился, мы его воспитали, мы его научили. И мы привлекли нового человека в Вооруженные силы Украины.
Это неправильно, что определенные подразделения «напылесосили» себе за счет медийности лучших, но выполняют свою функцию на одном, на двух, максимум на трех участках линии фронта, а все остальное проседает.
К сожалению, действительно, так происходит.
Люди думают, что везде так летают, везде есть успехи, везде жгут танки. К сожалению, нет. К сожалению, мы не видим того, где падают птицы, где птицы не долетают. Где дроны (за счет того, что выделило государство некачественные дроны) не смогли переделать, они все попадали просто в посадках, взорвались там, и это фактически деньги на ветер.
Поэтому да, здесь должно как раз верховное главнокомандование, в том числе и Министерство обороны, сделать определенные предохранители, чтобы был либо процентный [предел] переводов, либо выездные группы — дергать [спецалистов] тех подразделений, у которых получилось.
И выдвигать [успешных] наверх. Потому что в Генштабе и во всевозможных управлениях, вроде оперативно-тактического управления, должны работать не люди, которые воевали, как прежде, а зато имеют звание генерала, например; а должны работать те ребята, у которых получилось на этой войне, которые масштабировали весь этот процесс, которые этот процесс понимают. И их надо подтягивать, чтобы они руководили этой дроновой войной дальше.