«Поставил банку спирта, приказал пить». Что происходило в Припяти после аварии на ЧАЭС и как катастрофа повлияла на ядерное разоружение Украины
События26 апреля, 15:01
«Перед обедом с ночной смены пришел пьяный в дым отец. Ничего толком не мог объяснить, только повторял: „Станция взорвалась“, — рассказывал NV Игорь Цвитенко, бывший житель Припяти, которому на момент аварии на ЧАЭС исполнилось 16 лет, — Потом отец рассказал, что после работы его бригаду осмотрели в санчасти, и врач поставил перед ними трехлитровую банку спирта, приказал пить».
С первых часов после аварии быстро распространилась байка о целебности спиртного в случае облучения. Власти первыми поспособствовали популярному суеверию: к вечеру 26 апреля полки магазинов Припяти до отказа заполнили бутылки с пивом, вином и водкой — даже в магазинах, где продавали только хлеб или молоко, выставили полно спиртного.
Подпишитесь, чтобы прочитать целиком
Нам необходима ваша поддержка, чтобы заниматься качественной журналистикой
Хотя почти сразу врачи пытались убедить население в обманчивости такого спасения. Спустя годы исследователи, наблюдавшие за облученными, заметили: «Ликвидаторы аварии на ЧАЭС, получившие большую дозу радиации и выводившие ее спиртным, умерли не от лучевого воздействия, а от алкоголизма. И это далеко не единичные факты».
Опасность станции припятчане никогда не ощущали. Несмотря на то, что чуть ли не каждая семья в городе энергетиков тесно была связана с ЧАЭС. Советская пропаганда бодро рассказывала о «мирном атоме». Города, и прежде всего Припять, были увешаны силуэтами ученых с ядром того атома в руках.
«Отец работал там сварщиком-монтажником, мама — экономистом, — вспоминал Цвитенко, — Помню то субботнее утро сразу после аварии. Наш балкон выходил на Бродвей — так местные называли красивую центральную аллею, где каждую субботу устраивали базар. В такие дни в подъездах стоял запах одеколона — люди с красиво одетыми детьми выходили за покупками, как на праздник. А в тот раз с балкона я увидел только кучки горожан, а среди них — военные».
Уже в первой половине дня 26 апреля в Припяти напрочь исчезла телефонная связь, чтобы никто не мог рассказать о событиях наружу. Эвакуацию из города власти начали только к вечеру следующего дня. «Страха или тревоги как-то не ощущалось, — рассказывал тогдашний припятчанин Игорь Цвитенко, — Правда, в поселке Полесское, куда нас сначала вывезли, поразила почта, заваленная письмами и телеграммами за какие-то пару дней. Люди отовсюду разыскивали своих эвакуированных родственников».
В полной растерянности оказалось и высшее руководство Украинской ССР. «Мы же тогда ничего не знали», — говорила о первых днях после аварии на ЧАЭС Валентина Шевченко, которая в тот момент возглавляла парламент республики. Ее должность на международном уровне формально приравнивалась к президентской, хотя, конечно, решающий голос во власти тогда был за главой компартии Украины Владимиром Щербицким.
Шевченко рассказывала уже в 2003 году, как чуть ли не силой посадила в служебную машину Ивана Плюща, тогдашнего председателя исполкома Киевской области, и они вместе поехали на место аварии. А там Шевченко нарезала бутерброды прямо на капоте машины. И это звучало из уст бывшей советской функционерки как описание героического поступка. Хотя это признание наиболее четко отражает компетентность тогдашнего руководства Украины, главной целью которого было организовать жизнь в стране так, как это видели в Кремле.
Как Щербицкий не уговаривал Михаила Горбачева, московского генсека КПСС, отменить демонстрацию 1 мая на Крещатике, ответ был один: «Надо вывести людей, чтобы они успокоились».
«На период подготовки демонстрации 1 мая ученикам школ выдали тренировочные костюмы, в которых они репетировали программу 27, 28, 29 апреля, — говорилось в справке 6-го отдела КГБ в Киеве и Киевской области. — С 5 по 8 мая эти костюмы сдали в школы. Одежда имеет достаточно высокий уровень [радиационного] фона. Школы намерены сдать костюмы во дворец пионеров. Необходима дезактивация».
Через шесть лет лидеры США начали выкручивать руки руководству уже независимой Украины: официальный Киев должен был избавиться от ядерного оружия — значительной части арсенала бывшего СССР. Основным козырем американцев в своих притязаниях были страшилки Чернобылем, мол, до сих пор фонит аварийный блок станции, а Вашингтон профинансирует надежное укрытие над ним.
Летом 1993-го тогдашний премьер-министр Леонид Кучма убеждал Верховную Раду оставить 46 твердотопливных ракет — самых эффективных. Сроки их хранения позволяли.
Но уже через год бывший директор Южмаша сел в президентское кресло и забыл о своем заявлении. В ноябре 1994-го, через четыре месяца после своего избрания, Кучма убеждал парламент присоединиться к Договору о нераспространении ядерного оружия в безъядерном статусе. Он также говорил об угрозе ЧАЭС, а еще о замкнутом цикле производства таких боезарядов, на что необходимы десять лет и $200 млрд.
«Кто встанет и скажет, кому надо заложить все имущество Украины, чтобы взамен осчастливить ее собственным ядерным арсеналом?» — спрашивал новый президент.
Поэтому Чернобыльская катастрофа вызвала и дальнейшую незащищенность Украины от агрессивной соседки.