Могут ли западные партнеры разместить в Украине миротворческие войска

И модель, предложенная так называемыми Минскими договоренностями, является довольно универсальной в мирных процессах. Происходит отвод тяжелых вооружений, и дальше враждующие стороны занимают определенные позиции. Кстати, когда идет разговор об обмене территорий, здесь как раз присутствует этот момент. Это не столько обмен, а, скажем, где-то попытки спрямить эту линию соприкосновения, которая не будет заниматься другой стороной. Итак, с обеих сторон отведено тяжелое вооружение, достающее на дальность, например, 40 километров. И есть надежные международные механизмы мониторинга этого.

Я рассказываю, а сам просто вспоминаю, как начиналась и миссия ОБСЕ. Потому что при определенном прогрессе объективности того мониторинга, не было ключевого — инструмента принуждения нарушителя к миру. Поэтому вероятность повтора такого сценария чрезвычайно велика.

Главное — а что если Россия нарушает?

Когда дискутировались тогда — в период 2014−22 года — возможности проведения миротворческой операции, то всегда говорили о протяженности 600 километров фронта. Сравнивалось с другими миссиями. Например, одна из немногих успешных миссий была на территории Восточной Хорватии. Это бывшая Восточная Славония — Бараня и Западный Срем. Масштабировали это на Украину, и, по самым скромным подсчетам, нужно было невероятное количество войск. Учитывалось еще и то, что сейчас в целом миротворчество переживает свой не лучший период. А тогда это был его пик: середина 1990-х, и была маленькая миссия на маленькой территории — 70 на 30 километров, где можно было все это сделать. Одним из ключевых аспектов успеха этой миссии был воздушный зонтик НАТО. Вот тогда там все совпало, и лидерство также. Потому что главой миссии был американец. Он занимал должность заместителя генерального секретаря ООН. А это прямая связь с Госдепом США. Вот такой идеал миссии, который может быть.

А возвращаясь к вопросу — могут ли зайти европейские миротворцы туда? Могут, но учитывая то количество, которое Европа способна выделить, это будет один солдат на 10 километров. Но даже не в этом вопрос. Главное, а что если Россия нарушает? Потому что у миротворцев есть мандат, есть правила применения оружия — так, как это задумывалось отцами-основателями ООН (но с тех пор все это просто осталось на бумаге и на сегодняшний день не работает). Поэтому такая вот реалия, если мы рассматриваем по максимуму.

Если же брать более реалистичные форматы, под которыми могут появиться на территории Украины военнослужащие европейских стран, то это все-таки то, что предлагалось с самого начала. Это, например, небольшие контингенты, которые могли бы находиться на белорусской границе. Это силы противовоздушной обороны в каком-то регионе, например, Запада Украины, и Россия бы четко знала, что там стоит ПВО стран НАТО, и они бы остерегались, скажем так, риска того, что может погибнуть военнослужащий НАТО.

Ну, и, конечно, это тренинговые миссии, которые также могли бы быть расположены в Украине. Уже есть и опыт, который Украина приобрела в сотрудничестве в период 2014−22 года. И есть еще одна целесообразность. Та модель, которая использовалась до недавнего времени как усилитель гарантий безопасности НАТО, это присутствие небольших контингентов в странах Балтики. То есть это такие, условно, заложники, которые сдерживают агрессора. Чтобы четко понимали россияне, если они пойдут туда, есть вероятность того, что погибнет американец, немец и тогда это уже будет совсем другая история.

То есть ситуация с появлением европейских миротворцев небезнадежна, но это точно не перспектива ближайшего времени. Ну, по крайней мере, до того, как Россию каким-то чудом принудят к прекращению огня.

Насколько я верю в то, что вместе с военными из европейских стран зайдут сюда их самолеты и системы ПВО, как об этом говорилось на днях в американских СМИ, спрашивают меня. Отвечу, что технически это возможно. Если упрощенно объяснить, то любая система противовоздушной обороны — это наземные и воздушные средства. И даже когда происходят массированные удары, то там также идет распределение по секторам. Например, либо авиация работает в каком-то секторе и не работает наземное ПВО, либо идет разграничение по высотам, чтобы избежать так называемого дружественного огня. Поэтому я, например, видел бы это так: наши партнеры не просто присылают сюда самолеты, а полностью берут под свою опеку определенный регион, несколько областей. Наиболее безопасные — это те, которые прилегают к границам НАТО. То есть Польши, Венгрии, Словакии.

В идеале — расширение такое: Одесса, побережье, порты. Здесь, кстати, близость базы НАТО в Румынии, если мы говорим об авиации. Но они должны взять четко на себя весь пакет. То есть это и наземная, и воздушная компонента. Чтобы не было проблем в слаживании, чтобы не было проблем с координацией. Ведь там много технических моментов, о которых военные очень хорошо знают.

В миссии ООН сегодня нет ни одной европейской страны. Европейцы очень давно перешли к схеме, когда они оказывают финансовую помощь, а их солдаты в этом не участвуют. Потому что стоимость европейского солдата, который готовится для обороны страны, если его посылать как миротворца, высока. Его надо кем-то заменить. Это постоянные ротации. Поэтому в Европе процесс отхода от активной отправки своих военнослужащих в миротворческие миссии продолжался с середины 1990-х. Потому что на территории бывшей Югославии европейцы сыграли ключевую роль, предоставляя контингенты, равнозначные тем, которые предоставляли неевропейские страны. Та же Россия.

Тогда чем же объясняется активность Франции, Германии, Великобритании в отношении войны в Украине сейчас? Это часть внешней политики этих стран. Это часть того, как они видят поднятие своего веса как международного игрока. Ведь этот вес ты должен чем-то подкреплять. И не только экономическими ресурсами. А на сегодняшний день мы видим, что военная сила снова играет мощную роль. Не факт, что те страны, которые сегодня очень осторожно к этому относятся, не изменят свою позицию. И так, как, например, было во время миссии ISAF в Афганистане. Соединенные Штаты, Великобритания, которые туда предоставляли основной контингент, были чрезвычайно заинтересованы в так называемом «присутствии флага».

То есть, если этот действительно процесс по Украине запустится, то я не исключаю, что, пожалуй, большинство европейских стран, по крайней мере, какой-то символический контингент точно направят. Контингент не обязательно будет боевой, это может быть медицинская рота, или разведывательное, логистическое подразделение. То есть, сегодня окончательно делать выводы, что только эти страны, которые входят в коалицию желающих, направят свой контингент, а другие уже приняли решение не направлять, думаю, было бы преждевременно.

О буферной зоне и вызовах ее создания. Во-первых, должно быть согласие на прекращение огня. Тогда смысл этой буферной зоны, он есть только, если есть договоренность о взаимном прекращении огня. И поскольку уровень доверия между двумя воюющими сторонами — ноль, то должен быть какой-то механизм обеспечения или восстановления, по крайней мере, этого доверия. Одним из элементов этого механизма как раз является буферная зона. То есть, когда все равно будут нарушения, но это может быть нарушение на использование стрелкового оружия, просто даже инциденты, как самоподрыв мины. Это может быть даже то, что называется «дружественный огонь», когда соседние подразделения воспринимают какие-то не скоординированные движения, как вражескую ДРГ. Но все эти инциденты гасятся, если есть действительно эта буферная зона.

Потому что не включается артиллерия, которая отведена, и есть посредник, который может вовремя выступить медиатором, контактировать с обеими сторонами, если нет прямого контакта. То есть, в этом это такой, скажем, один из классических элементов если не решения конфликта, то перехода к мирному процессу. Это не решение конфликта, это элемент, который временный на этом этапе прекращения огня.

Еще несколько месяцев назад я бы с уверенностью сказал, что у Соединенных Штатов есть рычаги влияния на Россию. Но в последнее время возникают, и не у меня одного, сомнения — есть ли эти рычаги. Потому что, во-первых, мы не видим политической воли, мы не видим стратегии. Мы только видим эти постоянные колебания. То Трамп делает ультиматумы, то он расстилает руками американских военнослужащих красный ковер перед Путиным. Эта слабость, которую Трамп демонстрировал в течение шести месяцев — пустые обещания, пустые угрозы — дала основания усомниться лидерам тех стран, которые имеют, мягко скажем, свои особые интересы или взгляды на варианты завершения российско-украинской войны. Обладает ли Трамп действительно инструментами влияния на них? Потому что мы наблюдаем сейчас, как реагирует на это Индия, как на это реагирует Китай. Где-то там в российских пабликах обсуждается, что якобы Трамп несколько раз пытался дозвониться премьер-министру Индии Нарендре Моди, а тот не брал трубку. Если уж так себе позволяют игнорировать Трампа, то не знаю, есть ли эти инструменты влияния. Потому что недостаточно иметь самую мощную в армии мире и самый большой оборонный бюджет, одну из крупнейших экономик в мире, если ты этим не пользуешься.

Полную версию интервью с Алексеем Мельником слушайте на Radio NV