«Цепляли ток к разным органам». История херсонца, который в оккупации рисовал в городе патриотические граффити и 73 суток провел в плену
Патриотические фразы от 28-летнего Андрея Андрющенко на стенах домов в оккупированном Херсоне стали одним из символов внутреннего сопротивления города (Фото:DR)
28-летний Андрей Андрющенко во время оккупации рисковал жизнью, чтобы поддерживать в Херсоне патриотические настроения. Россияне схватили его и 2,5 месяца подвергали пыткам
Утром 4 августа в подпольный бар Андрея Андрющенко в спальном районе тогда еще оккупированного Херсона ворвались 16 вооруженных российских спецназовцев. Все — в полном обмундировании. Они сразу же проверили его документы, натянули на глаза шапку и обмотали ее скотчем.
Россияне начали избивать Андрющенко, выведывая информацию о местах хранения взрывчатки и оружия, которое, как считали оккупанты, у него было. Ответов на свои вопросы враги не получили. Поэтому отвезли 28-летнего парня в местный СИЗО, где в течение 73 дней держали его и ежедневно подвергали пыткам.
— Где взрывчатка? — спрашивали россияне.
— Не знаю, — отвечал Андрющенко. И его начинали пытать.
— Где оружие? — продолжали оккупанты.
— Не знаю, — снова говорил парень. И получал очередную порцию пыток.
— Будешь сотрудничать? Сдашь вот этих людей?
— Не сдам, — и окупать продолжали свое дело.
На следующий день после такого «допроса» в СИЗО Андрющенко отвезли на детектор лжи. Но пройти он его не смог — физическое состояние уже не позволяло.
Графиты, как сопротивление
До начала полномасштабной войны Андрющенко работал арт-директором местных ночных клубов и ведущим. После оккупации города россиянами он присоединился к добровольцам в коммунальном предприятии Муниципальный караул, который поддерживал порядок на митингах и противодействовал мародерству.
Россиянам это не нравилось. Ведь это они должны показать, что являются хозяевами города. Поэтому через пару недель начали преследовать «караульных». А особенно после снятия украинского флага с городского совета 25 апреля.
Тогда Андрющенко уже не мог работать согласно украинскому законодательству и присоединился к подпольному движению сопротивления, организованному одним из местных политиков — зампредседателем херсонского облсовета Юрием Соболевским.
Первую акцию активисты устроили на следующий день после снятия украинского флага с горсовета: они развесили по всему городу множество сине-желтых лент и флагов.
«Все сверкало нашими цветами. Это их очень сильно начало злить и они с тех пор начали охоту на нас», — вспоминает парень.
Через некоторое время после этого группа сопротивления начала устраивать своеобразные арт-перформенсы: оставлять на стенах патриотические надписи и оскорбления для русских оккупантов. Преимущественно Андрющенко вместе с единомышленниками рисовали сине-желтые флажки и ряд популярных лозунгов: «Херсон — это Украина», «Хороший орк — мертвый орк», «Х*р вам, а не референдум», «Х*р вам, а не мост «[во время разрушения моста ВСУ].
Слово «орки» и «узкий» оставляли они и на мусорных баках, чем очень раздражали россиян.
«Я думаю, что это имело отклик в сердцах херсонцев, — говорит активист. — Когда люди, набравшись смелости, выходили из дома и видели такие надписи, понимали, что не одни в оккупации. И это грело нам душу».
Также фотографии этих граффити активно распространялись в Интернете и украинцы на неоккупированной территории понимали, что в Херсоне остались не только коллаборанты.
Вылазки Андрющенко походили на настоящую спецоперацию. Все происходило во время комендантского часа и наощупь, а баллончики прятали под рукавами спортивных костюмов. Пока ребята оставляли «приветы» для россиян, девушки стояли с рациями на перекрестках и на подъездах к кварталу. Когда кто-то приближался, предупреждали.
«На горячем нас не ловили, — рассказывает НВ Андрющенко. — Потому что нам докладывали, если кто-нибудь приближается. В дальнейшем мы работали уже меньшим коллективом — по два человека в группе. Если кого-то видели в квартале, то сразу прекращали работу и сбрасывали материалы».
Такие акции были ежедневными. В общей сложности к такому арт-сопротивлению были привлечены 14 молодых людей.
Непрерывные пытки и угрозы
Когда россияне задержали Андрющенко в его баре, они еще не знали, что это он оставлял надписи по городу. Выяснили оккупанты это всего через несколько дней — после того, как провели обыски и восстановили удаленные фото на телефоне херсонца.
Когда враги поняли, кого поймали, были очень довольны. Водили задержанного на допросы каждые два-три дня, чтобы вытянуть информацию. Но пытки применяли каждый день.
«Как они говорили: „Чтобы ты понимал, кто здесь орки! Это ты здесь орк. Это ты свинособака!“ Вот так это было», — вспоминает парень.
На допросы и пытки Андрющенко постоянно водили в шапке, перемотанной скотчем. Поэтому он только слышал голоса россиян, которые над ним издевались.
«Они цепляли ток к разным органам, — это немножко необычный вид пыток, — вспоминает Андрющенко. — Еще сбивали зубы, не давали спать, не давали есть и оказывали ежедневное очень тяжелое психологическое давление. Они мастаки в этом деле».
У парня не было связи с окружающим миром, поэтому россияне запугивали его тем, что убьют мать и будут пытать родных.
«Психологически это было самое важное, — признается активист. — А физически все дни были почти одинаковыми (смеется). К току нельзя привыкнуть, но я уже понимал, что не умру от этого. Это уже воспринималось как ежедневная рутина. Я старался все время все переводить на иронию. Заходил в камеру, ребята говорят: «Ну как?» Я говорю: «Ну, на истребителе полетел. Прицепили к ушам проволоку — ток через мозг проходит, а оно так трясет, как перегрузка».
Выдержать все это херсонцу удавалось, потому что он верил, что это временно, что его освободят. Или здание разрушит ракета.
Также к нему в камеру порой «подселяли» новых людей, рассказывающих об успехах ВСУ. Это грело херсонцу душу.
«Люди, которые узнавали мои работы, говорили, что им было очень приятно видеть и читать», — признается Андрющенко.
«Твое время истекло»
Освободили Андрющенко из плена 15 октября. Он и сам не знал, что это произойдет. В тот день парня в очередной раз вызывали на допрос. По голосу «следователя» понял, что это уже новый человек. Да и вопросы тот задавал такие, будто не знал историю Андрющенко.
«Они не понимали полностью, с кем говорят, — вспоминает херсонец. — Я сказал, что рисовал по заказу политиков флаги Украины и иногда — „Слава Украине“. Я не рассказал, что у меня дома была найдена амуниция, бронежилеты. И не сказал, что рисовал обидные надписи, откровенно „посылавшие“ россиян».
На это следователь сказал: «Ну, хорошо, тогда твое время истекло».
Парень был в шоке и думал, что его ведут «в последний путь». Однако его вывели на улицу, сняли шапку и отпустили.
На дворе уже смеркалось. Андрющенко оказался на улице только с паспортом — ключи и телефон ему не отдали. Поэтому в свою квартиру он не смог попасть. Не было дома и родителей.
«Я встретил знакомых на улице, с которыми очень давно общался, — вспоминает Андрющенко. — Подошел к ним вплотную. Но я был в таком состоянии, что они меня не узнали. В СИЗО не было возможности ни побриться, ни чего-либо еще. Поэтому в первый миг меня приняли за нищего».
Знакомые все же узнали парня и впустили к себе домой, чтобы он привел себя в порядок. В тот же вечер херсонец отправился в свой бар, где в кругу друзей, коллег и постоянных посетителей провел первый вечер на свободе.
С мамой в этот вечер Андрющенко связался по телефону. Ведь она выехала в другой город, чтобы также не быть задержанной: «У мамы была такая истерика, что я не мог ее остановить где-то 20 минут. У нее были слезы радости, она невероятно кричала. Уже не верила, что меня отпустят. Ей говорили, что я буду приговорен минимум к 15 годам за призывы к терроризму, к убийствам русских, и что я буду сидеть в тюрьме на территории РФ, поэтому живым она меня вряд ли увидит».
Уже через месяц после освобождения Андрющенко перестал видеть россиян в городе, — Херсон освободили.
Сегодня он координирует работу гуманитарных штабов, оказывающих помощь местным жителям.
«Я понял: если есть в сердце непреодолимое ощущение, что победа близка, и вера, что то, что ты делаешь — правильно, ты готов заплатить даже слишком высокую цену, — объясняет Андрющенко. — Если бы у меня была возможность вернуться в день, когда город был оккупирован, то единственное, что я мог бы сделать иначе, и это было бы приятнее и правильнее, — взять оружие и уйти с ним. Это было единственное, что я мог сделать лучше, чем я делал».
