80 тыс. болельщиков на стадионе, демонстрация 1 мая и велогонка Мира. Как жил Киев в первые недели после Чернобыльской катастрофы
35 лет назад, 26 апреля 1986 года, в Украине произошла крупнейшая техногенная катастрофа в истории человечества — авария на Чернобыльской АЭС. Спустя недели всего в ста километрах от станции продолжалась жизнь в неведении. О Киеве мая 1986 года специально для НВ рассказывает главный редактор издательства ВАРТО Елена Насырова
За десять месяцев до чернобыльской катастрофы новоиспеченный Генеральный секретарь ЦК КПСС М. Горбачев во время визита в Киев в июне 1985 года сказал на всю страну знаменитую фразу: «На курорте живете, киевляне».
Весна 1986 года была в Киеве дружной и очень теплой. Уже в первой декаде апреля зазеленели и зацвели деревья, и горожане спрятали в шкафы зимнюю одежду. Как всегда в это время дети с нетерпением ждали длинных летних каникул, а взрослые планировали отпуска. Жизнь текла в привычном русле, правда, добавились наивные ожидания хороших перемен после критики М. Горбачевым на ХХVII съезде КПСС «застойных явлений в экономике» в последние годы правления Брежнева.
«Курорт» закончился и все ожидания оборвались в ночь с 25 на 26 апреля 1986 года. С этого дня начался отсчет новой, послечернобыльской, эры. Хронология роковой ночи описана в документах, книгах и статьях практически посекундно, тем не менее, и сегодня со стопроцентной достоверностью не названа причина аварии на ЧАЭС — крупнейшей в истории человечества техногенной катастрофы.
Воскресный день 27 апреля прошел в Киеве, как обычно. А уже с утра понедельника по городу поползли смутные слухи. Никто ничего подтвердить не мог, но шила в мешке не утаишь, ведь с первых суток после катастрофы киевлян привлекли к ликвидации последствий — в первую очередь, пожарных и военизированные автоколонны. Да и первых пострадавших ликвидаторов для отправки в Москву привезли в аэропорт «Жуляны». Но официальные как московские, так украинские власти хранили полное молчание.
27 апреля на Республиканском стадионе (ныне НСК «Олимпийский») состоялся матч чемпионата СССР по футболу между командами киевского «Динамо» и московского «Спартака». Трибуны под открытым небом были практически заполнены, здесь собралось более 80 тысяч болельщиков. Валентин Покровский, занимавшийся в Украине отбором игроков для «Спартака», в своих воспоминаниях пишет, что ему было запрещено делиться с московскими игроками появившимися слухами о взрыве. Поэтому он не знал, что ответить на вопросы футболистов: «Почему на улицах маловато людей?» или «Зачем в такую теплую погоду нужно закрывать ночью форточки в гостиничных номерах?».
Хотя в воздухе уже появилась тревога, жизнь пока шла в привычном ритме: работали магазины, театры, рестораны и кафе, продолжались занятия в школах, воспитатели школьных групп продленного дня и детских садов выводили на прогулки малышей, а вечером киевские дворы были заполнены детьми и подростками. До 29 апреля никто не спешил в железнодорожные кассы, так что поезда уходили с вокзала полупустыми, как обычно до начала сезона отпусков. 27−29 апреля на Крещатике проходили многократные репетиции обязательной первомайской демонстрации; вместе со взрослыми в них принимали участие дети.
ЧАЭС напрямую подчинялась Министерству энергетики СССР, поэтому украинские партийные и республиканские руководители в первые дни после катастрофы самым унизительным образом были лишены информации о том, что происходит на расстоянии ста с небольшим километров от столицы республики. Более того, прибывшая после аварии из Москвы в аэропорт Борисполь правительственная комиссия, не заезжая в Киев, сразу уехала в Припять. Только 30 апреля в газете Известия появилось коротенькое сообщение от Совета Министров СССР. «На Чернобыльской атомной электростанции произошла авария, поврежден один из атомных реакторов. Принимаются меры по ликвидации последствий аварии. Пострадавшим оказывается помощь. Создана правительственная комиссия».
Но никакие катастрофы не могли в те времена остановить массовые перформансы, демонстрирующие «единение партии и народа». Республиканские власти, уже вполне осознавая масштабы опасности, приняли преступное решение о проведении массовых акций в центре Киева 1 мая.
Приветствовали демонстрантов Первый секретарь ЦК КПУ В. Щербицкий и вся украинская советско-партийная верхушка, при том что своих детей и внуков они уже вывезли подальше от опасности. Но, конечно, рядовые граждане об этом не знали. Через много лет в одном из интервью В.Шевченко (в 1986 году Председатель Президиума Верховного Совета УССР), на вопрос о том, кто все же дал команду проводить демонстрацию, сослалась на коллективную ответственность. «30 апреля состоялось заседание политбюро ЦК КПУ, где рассматривался этот вопрос, и ученые доложили, что радиационный фон в Киеве в норме … из Москвы пришло указание, что нет необходимости откладывать демонстрацию». Именно «московское» указание и повлияло на окончательное решение. А вот ссылка на ученых выглядит неправдоподобно, ведь первое повышение фона начали отмечать уже с 11 часов утра 30 апреля, и пробы воды в местах ее забора для снабжения Киева 29−30 апреля показали тысячекратное превышение бета-частиц.
2 мая центральные СМИ сообщили, что Чернобыль посетили Председатель Совета Министров СССР тов. Рыжков и член Политбюро ЦК КПСС тов. Лигачев. Генеральный секретарь ЦК КПСС тов. Горбачев и на киевский «курорт» не приехал, и место аварии своим присутствием не удостоил. В городе тревога постепенно стала перерастать в панику, поскольку информация начала поступать из разных источников: от сообщений «вражьих голосов» — радиостанций Немецкая волна, Би-Би-Си, Голос Америки (разумеется, обвиненных советской пропагандой в инсинуациях) до рассказов первых ликвидаторов и эвакуированных в Киев из Припяти жителей. На улицах города появились поливальные машины, которые по несколько раз в день мыли асфальт. На въезде в город установили пункты дозиметрического контроля.
По местному телевидению стали транслировать выступления министра здравоохранения УССР А.Романенко, рассказывавшего, что ничего катастрофического не происходит, все идет по плану, киевлянам нужно только соблюдать некоторые предосторожности: несколько раз в день производить в квартирах влажную уборку, тщательно закрывать окна и не выпускать детей на улицу. Так появилась грустная шутка: «Чистоту и порядок в квартире обеспечит реактор номер четыре» (как известно, на ЧАЭС взорвался четвертый реактор). Понятно, что после рекомендаций министра паника многократно усилилась. Люди ринулись к вокзальным кассам, пытаясь взять билеты, чтобы уехать или хотя бы отправить из города детей. Многие, «достав» заветный билет, сажали маленьких детей в поезд под присмотр проводника, чтобы в пункте назначения он передал ребенка родным или друзьям родителей, предварительно оповещенным телеграммой.
По рассказам, не все родственники в других городах радовались приезду киевлян, были даже случаи, когда, опустив глаза, отказывались принимать у себя, говоря: «Ну, вы же понимаете, у нас дети, а вы можете быть „радиоактивными“, поэтому мало ли что…». А некоторые любопытные знакомые из других населенных пунктов звонили в Киев не для того, чтобы узнать ситуацию и пригласить к себе, а ради удовлетворения любопытства: правда ли, что киевлянам бесплатно раздают красное вино. Вино, конечно, никто в городе бесплатно не раздавал, но, несмотря на почти сухой закон, инициированный Горбачевым за год до событий, на прилавках магазинов вдруг расширился ассортимент красных вин. Часть киевлян с их помощью вполне серьезно занялась «выведением радиации из организма».
6 мая в полупустом Киеве, на Крещатике, где гамма-фон превышал норму в десятки раз, состоялся старт 39-й велогонки Мира. Это было давно готовившееся спортивное событие — впервые в истории велогонка начиналась в СССР. Трусливые власти не сочли нужным отменять соревнования. Мероприятие предварял митинг, который открыл председатель горисполкома В. Згурский, а для массовости на него «добровольно-принудительно» собрали студентов киевских вузов.
Дальше в союзной и местной прессе царила уже откровенная ложь: «В Киеве деловая, рабочая обстановка». А истинное положение вещей было отражено лишь в документах и донесениях агентов КГБ, рассекреченных только через много лет. По воспоминаниям В.Шевченко, Горбачев лично звонил Щербицкому 9 мая и требовал «не сеять панику».
Но генсек был далеко, в безопасном московском Кремле, только в середине мая он выступил с официальным заявлением об аварии, а почти два миллиона киевлян, большинство из которых не смогли вывезти своих детей, были тут, на месте, в Киеве. И нужно все же отдать должное украинскому руководству, решившему действовать на свой страх и риск. Еще 8 мая Совмин УССР принял постановление «Об организации труда и отдыха учащейся молодежи и оздоровления детей г. Киева и Киевской области в 1986 году». В соответствии с ним 1−7 классы завершили учебный год 15 мая и были вывезены в оздоровительные летние лагеря в другие города республики. Власти оперативно разработали график, какие школы куда и когда уезжают. В течение недели с киевского вокзала ежедневно уходили десятки эшелонов с детьми. Термин «эшелон» тут не случаен — ситуация, действительно, напоминала военное время. Автор работала тогда в школе, расположенной в Печерском районе, поэтому дальше приводит личные воспоминания и прямую речь.
«Наша школа уезжала одной из последних, 24 мая. Был назначен старший эшелона и его заместитель — учителя-мужчины. Воспитателями в первую смену ехали педагоги школы, имевшие своих детей в возрасте от семи до четырнадцати лет. Еще несколько учителей сопровождали поездку и должны были вернуться в Киев после того, как детей расселят на месте отдыха. Сбор назначили возле школы, вдоль улицы стояло несколько автобусов. Тут родители, которых не допускали на вокзал, попрощались с детьми, и школьники двинулись к транспорту. Я сопровождала первоклассников, замыкающих колонну, и оказалась между ними и родителями. Зрелище было душераздирающим: перепуганные притихшие малыши с сумками в руках и рюкзачками за спинами и плачущие мамы с бабушками, отправляющие детей в неизвестность.
По прибытии на вокзал выход из автобусов и посадка в вагоны осуществлялись в таком же порядке: сначала старшеклассники, потом младшие. Все мои восьмилетки поместились в одном плацкартном вагоне под присмотром двух взрослых. Для нас с коллегой спальные места не предусматривались, поэтому всю ночь мы ходили по вагону или на полчаса присаживались на краю полки кого-то из малышей. Наутро благополучно добрались до города Богодухова Харьковской области, поселили детей в пионерском лагере, и руководитель по телефону доложил в Киев, что школьники устроены и размещены. После этого педагоги-сопровождающие отбыли назад тем же, но уже пустым эшелоном. В шесть утра нас встретил молчаливый Киев, мы пешком дошли от вокзала до Печерска. А дальше была следующая задача — выпускные экзамены десятиклассников, которые оставались в городе. Вообще воспоминания об этих днях конца мая 1986 года очень тягостные: погода прекрасная, все цветет, светит солнце, а Киев почти пустой, и самое страшное — ни в одном дворе не слышны детские голоса".
Власти тем временем продолжали имитацию нормальной городской жизни. В конце мая прошел один из самых популярных в СССР фестивалей искусств «Киевская весна». В рамках фестиваля столицу Украины собирались посетить известные певцы и артисты, но большинство благоразумно отказалось от поездки. А киевляне также благоразумно воздержались от посещения концертов на открытом воздухе на территории ВДНХ.
